Во всем виновата книга. Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами (сборник)
Шрифт:
Лия крутит баранку. Они выезжают из аэропорта Кеннеди на скоростное шоссе Ван-Вик.
– Не нравится, когда я правду говорю?
– Это только твоя правда, зейде, не всеобщая.
Он задирает рукав пиджака, закатывает рукав рубашки и стучит узловатым пальцем по дряблой коже предплечья с выблекшей татуировкой лагерного номера.
– Нет, мэйдэлэ, это не только моя правда, это просто правда. Я постиг правду масляных пятен и пепла… Сегодня ты жив, а завтра тебя нет, и все, ты забыт. А из забвения нет возврата.
– Забывают не всех, – раздраженно возражает Лия. – И тебя, и твоего друга Исаака Бекера будут помнить.
«Ну конечно, „Книга призраков“. Вот же дерьмище, – сетует Якоб. – Насчет того, что мы с Исааком навсегда связаны, Лия права. Но откуда ей знать, что мы с ним дружили, как паук с мухой?»
Якоб пугается собственных мыслей. Слишком много накопилось горечи и вины за десятки лет, и достаточно малейшей трещины в самообладании, чтобы все это хлынуло наружу. Он решает не говорить ни слова, пока не приедет на аукцион. Уж что-что, а держать язык за зубами он умеет. Там, где пришлось осваивать эту науку, плохим ученикам двоек не ставили – их наказывали пулей или «дезинсекцией». Хочешь выжить – помалкивай. А еще учись обманывать, ложь должна стать твоей второй натурой. Особенно ценилась она в Биркенау, в «предбаннике» газовой камеры.
«Не забудьте повесить бирки, чтобы после душа забрать ваши вещи».
Эту подлую фразу он научился выдавать без запинки и абсолютно уверенным тоном на идише, немецком, русском, украинском, польском, венгерском, чешском, голландском… Список длинный. Иногда по ночам Якоб просыпается с многоязыкой ложью на устах. Охранник Хайльманн, редкостный подонок с куском угля вместо сердца и физиономией точно место авиакатастрофы, любил однообразно пошутить над Вайсеном. После того как очередную партию мертвецов отвозили на тачках к печам, он говорил: «У вас, евреев, останутся ужасные воспоминания – как ваши соплеменники не смогли вернуться за своим барахлом. Кстати, интересно, куда они все отправились?»
Каждый раз он смеялся, и этот смех ранил, точно нож. Якоб не мог понять, почему столько лет спустя вспоминает Хайльманна. Как будто вдруг разом закровоточила тысяча колотых ран.
Есть немалая ирония судьбы в том, что Якобу Вайсену все-таки не удалось удержать рот на замке. Однажды после войны глупая и ненужная ложь круто изменила его жизнь. С тех пор Якоба преследует призрак Исаака Бекера с его проклятой книгой. Книгой, ради которой этот болван принес себя в жертву. Ирония эта горька, и с годами она все горше, и временами Якоб давится ею, точно разлившейся желчью.
Давится он и сейчас, пока Лия ведет машину по Лонг-Айлендской магистрали к изломанному абрису Манхэттена, к зданию, где проходят аукционы редких книг. И Якоб задает себе в тысячный, нет, в десятитысячный, в миллионный раз тот самый вопрос, что возник еще в лагере, освобожденном Советской армией: почему?
По-че-му?
Всего-навсего шесть букв, всего-навсего три слога. Но это самый острый вопрос во Вселенной, когда он бьется в человеческое сердце. Почему ты не сохранил благоразумие, когда в госпиталь к тебе пришел человек из агентства по переселению евреев? Почему наплел про Исаака Бекера и «Книгу призраков», если и без того имел все шансы попасть в Америку?
И вопрос не оставался без ответов – их рождало подсознание, – иногда вполне логичных и до того жутких, что ночь напролет не уснешь. Он не желал иметь дела с советскими, поскольку был
– Якоб Вайсен, правильно? – прочла в анкете жгучая брюнетка из агентства по переселению. Весьма хороша собой, деликатная, она бегло говорила на идише. – Тут написано, что вы хотите переселиться в Соединенные Штаты или Канаду.
– Только в Штаты. Внимательнее посмотрите, в графу альтернативного выбора я тоже вписал США, но кто-то зачеркнул и поставил Канаду.
Женщина не удержала улыбку.
– Якоб, почему только Штаты? – спросила она, открывая перед ним вожделенную лазейку.
И Вайсен рассказал ей о том, как его отчаянный друг детства Исаак Бекер, Писака (даже эсэсовцы его так называли), за полтора года, проведенных в Биркенау и других лагерях комплекса Аушвиц, написал роман с главным героем, у которого не было имени, только кличка – Цыган.
– В этом романе, – объяснял Якоб американке, – Цыгану являются призраки людей, с которыми он познакомился в лагере, перед тем как их задушили газом. Каждый призрак рассказывает свою историю, и Цыган ее запоминает, чтобы поведать миру, если сам останется жив. Исаак так и не раскрыл мне названия книги, но для меня она – «Книга призраков».
– Якоб, это поразительно, но я не понимаю, какая тут связь с вами или вашим ходатайством о переселении в Соединенные…
Вайсен перебил собеседницу, повел дальше свой рассказ:
– Дело в том, что по вине литературного таланта Исаак стал, так сказать, личной собственностью обер-лейтенанта Кляйнманна. Вроде любимой зверушки. Кляйнманн снабдил Исаака блокнотом и авторучкой, чтобы тот записывал свои сочинения. Мерзавец и знать не знал, что блокнот нужен моему другу для работы над «Книгой призраков». Исаак только притворялся, что пишет рассказы на потеху нацистской свинье. В благодарность за придуманные байки полковник не отправлял Писаку в душевую. И хитрость работала, пока очередной рассказ не понравился Кляйнманну настолько, что было решено отобрать блокнот у автора и сохранить. Исаак протестовал, но что толку? Кляйнманн глянул на первую страницу, увидел текст на венгерском и запер блокнот в письменном столе.
– Как ни увлекательна эта история, я все же не понимаю, чем она может помочь в вашем случае. – Но дрожь в голосе выдала волнение агентши.
– Бедняга Исаак запаниковал и пришел ко мне. Он объяснил ситуацию, сказал, что боится, как бы из-за его неосторожного поступка не пострадал весь барак. «Если заподозрят, что вы все знали о моей книге и не донесли, – сказал он, – кто знает, как вас накажут?»
И рыбка села на крючок! Да как крепко!
Женщина протянула через стол руку, положила ее на кисть Якоба.