Вобла в экстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники
Шрифт:
Буммер ходко рассекал майские сумерки и я подумала: «Куда же они меня везут?». Краем глаза я заметила в боковом окне какие-то нечастые деревья и поняла, что едем уже за городом, а где именно – не определиться.
Мои мысли снова вернулись к Харламу, а точнее, к тому, как именно он намерен получить сатисфакцию за свой позор. В том, что жить мне осталось совсем немного, я не сомневалась, но вот мучиться перед смертью совсем не хотелось… Хорошо бы, вытащить у Губошлёпа чудо-нож, да покончить со всем разом, а заодно и с обоими Ваньками! Нет. Двух убить я не успею, не позволят. Тогда убью Азиата. Он сидит ко мне
Поймав себя на мысли, что хладнокровно обдумываю убийство, я чуть не задохнулась… но быстро пришла в норму от гнева: мать их так! Это они довели меня до такого! И потому ничего ужасного нет в том, что я думаю о мести! Чёрт побери! Ну не о своей же смерти мне думать?! А если они захотят поглумиться надо мной?!! О, Господи, дай мне силы всё это выдержать! И я стала вымаливать лёгкую смерть, раз уж она неизбежна…
Тем временем Ваньки сменили тему и я послушала историю Грибани про некого Слоняру, которого Харлам хотел послать к гонцу, но тот торчит глухо, сидит удолбленный и сачкует. Кто из героев истории торчит, а кто сачкует, я толком не поняла, но то, что Грибаня собирается встречать кого-то с грузом наркоты и боится влипнуть, усвоила.
Желая поддержать приунывшего соратника опасного наркофронта, Губошлёп рассказал анекдоты, про двух ширакезов в Лондоне, про мальчика, из которого родители выбивали дурь, но тот всегда знал, где достать ещё, и про девочку, смакующую детский героин оранжевого цвета и с апельсиновым вкусом.
Ваньки с удовольствием ржали над детьми, потребляющими наркотики, и на душе у меня стало ещё омерзительней. Господи! Сделай так, чтобы они заткнулись!!
В этот момент я ни сном, ни духом не предполагала, как скоро это случится…
Деревья исчезли и тряска уменьшилась, намекая на то, что мы выехали на асфальт. За окошком буммера стремительно темнело и я подумала, что, наверное, уже десятый час и дело идёт к ночи и к бандитскому привольному беспределу… «Потерпи немного, Татушка, – уговаривала себя я, – скоро, совсем скоро всё закончится… И наступит покой…».
Но покой, видимо, был прописан не мне.
Салон автомобиля высветила яркая вспышка и раздалась автоматная очередь. Стреляли, видимо, по шинам, потому что наш буммер дёрнулся, развернулся боком, несколько метров протащился по асфальту и сел на обода. Я зажмурилась и прильнула к сиденью, проклиная создателей БМВ за то, что они не предусмотрели ниши под сиденьем, куда могла бы забиться такая изящная женщина, как я.
Ваньки вскрикнули: «Атас! Наезд!!» – и принялись вертеться, пиная меня ногами, – а я открыла глаза, чтобы не прозевать свою смерть. И увидела её… Вернее, увидела дула пистолетов в руках Ваньков, но снова зажмуриться не успела: раздалась новая автоматная очередь и передние стёкла разлетелись вдребезги. И кто-то охнул. Должно быть водитель, потому его голова упала на руль и раздалась сирена. Я удивилась – а чего же это Азиат не командует Ванькам к бою? – и увидела, что тот как-то уж слишком беззаботно откинулся на спинку кресла.
Дикий беспредельный мат Ваньков, полный звериного ужаса, испугал меня не меньше стрельбы, я дёрнулась и нарвалась на кулак Грибани. Кровь, брызнувшая из моего носа, ввела меня в ступор и несколько секунд я была невменяема. И потому сильно удивилась, увидев, что дверцы буммера распахнуты настежь, а возле него лежит Грибаня и отстреливается. А Губошлеп где?! Тот, который Кот…
Кот высунулся из машины и палил направо и налево, сопровождая матом каждый выстрел. Зато Грибаня уже вёл себя смирно. Угомонился навек. Но вот настал момент, когда и оружие Кота замолкло, и тот с воплем отчаяния подхватил меня подмышки и поволок из салона в ночную жуть. Я бешено сопротивлялась и орала благим матом, но он вытащил меня и поставил пред собой, как перед расстрельной стеной.
И я обречённо замолкла. В конце концов, это лёгкая смерть… Разве не об этом я только что молилась? И, распахнув глаза, чтобы смотреть смерти в лицо, я стала ждать… Секунда показалась мне вечностью, а в голове замелькали мультики из детства…
Но убивать меня почему-то не спешили! Дарили мне ещё одну вечность, чтобы я запомнила каждую деталь своей последней остановки?.. Последней остановки нелепого спецрейса с перекладными, стрельбой и бесконечным ужасом…
Ну, что ж, пока живу… Я стала присматриваться к обстановке и в свете фар заметила силуэты двух машин и застывшие, как в стоп-кадре, фигуры. О, нет! Они не стоят. Они движутся! И движутся к нам. Двое. С автоматами наперевес.
– Кот! – крикнул один из них. – Отдай нам бабу и мы тебя не тронем! Ты нам не нужен!
Губошлёп втянул в себя воздух и заорал:
– Так это из-за этой сучки вы покрошили моих братанов?!! Она вам нужна?!! – и он впал в экстаз от возможности хоть как-то насолить конкурентам: – А хрен вам, долбоскрёбы!!! Сам сдохну, но её вы не получите!! – я размякла от ужаса и повисла на сцепленных оковами дланях Кота – и тот ослабил хватку, освобождая правую руку, чтобы достать из кармана… Что? Нож?! – Я прирежу её, как паршивую овцу!!!
И в этот миг я, позабыв, что минуту назад согласилась умереть за дела наркомафии, извернулась и бульдожьей хваткой вцепилась в плечо гада всеми своими хорошо ухоженными зубами. Далее всё произошло одномоментно.
Кот взвыл, а я, несмотря на заложенные от напряжения челюстей уши, услышала чей-то крик: «Ника! Падай!» и слившийся с ним вопль Губошлёпа: «Уб-б-бью, с-с-ука!!!». Я дёрнулась вниз и Кот схватил меня за волосы… Но я-то была в парике!.. И вот я полулежу на земле и созерцаю обалдевшего бандита с моим «скальпом» в руках и …с пулей во лбу! Я моргнула – и он исчез. Упал навзничь.
И я тоже упала, наполненная до краёв. Нет, не радостью подаренной мне жизни – во мне звенел и плескался голос, выкрикнувший моё имя. Голос, который я опознала бы среди многотысячного ора, днём и ночью, в любую секунду… даже глухая…
Двое мужчин подошли ближе и начали блуждать по мне фонариками. От яркого света я зажмурилась, а открыв глаза, отметила, что один из них склонился надо мной:
– Ты в порядке? – тихо спросил он, но я узнала по голосу: это он кричал мне.
Ничего не ответив, я внимательно посмотрела на него и лица не увидела, потому что на нём была чёрная маска с прорезями для глаз. Серых, с особым волнительным блеском, глаз. Глаз, которые я сразу узнала – даже в тусклом свете фонарика. Я застонала и он, склонившись ко мне, взволнованной скороговоркой прошептал: