Вода и пламень
Шрифт:
Единственно, кого не было в этой странной тюрьме, – это воров. Их вообще почти нет в Аравии: настолько сурово карается данное преступление. После вынесения приговора эмир зовет мясника, и тот отрубает вору кисть руки, после чего обрубок погружают в кипящее масло, дабы остановить кровотечение и пресечь инфекцию.
За повторное или слишком крупное воровство мясник отрубает обе руки…
Заключенных не принуждали ни к каким работам, их просто лишали свободы. Раз в день они готовили себе пищу: рыбу, рис. Остальное время сидели в тени, болтали, смеялись или просто дремали. В час, когда муэдзин созывал на молитву, они спокойно приступали к ритуальным омовениям. Потом, не обращая внимания на звон цепей, поворачивались лицом к близкой Мекке, на север от Лита, и возносили к богу свои молитвы. Цепи на шее не мешали им опускаться на колени и бить поклоны, касаясь лбом земли и простирая руки в сторону священного города. С наступлением темноты они заходили в свою башню, где стражник всовывал ноги двух крайних в колодки.
Убежать они не могли. Да и куда бежать этим несчастным, сумей они даже выбраться из крепости? С одной стороны – пустыня, безжалостная к одиночкам, с другой – море…
Нет, как только придет «Калипсо», немедленно уезжаем! Во-первых, по каким-то таинственным причинам наша экскурсия была явно нежелательна. А во-вторых, в душу закралась смутная тревога: что, если эмиру вздумается перевести нас в нижний этаж? Разделить компанию узников башни, несмотря на весь этнографический интерес подобного опыта, ни один из нас не стремился.
Третий день в Лите был похож на два предыдущих, хотя мы имели удовольствие лицезреть эмира. Увы, на вопросы, которыми его забросал Дюпа, он сухо ответил, что придется ждать возвращения посланного в горы гонца. Завтра мы непременно сможем выступить. И как раз завтра «Калипсо» должен был зайти в бухту! Было условлено, что, если нас там нет, судно уйдет с рейда и возвратится снова через четыре дня, самое большее через неделю…
К тому времени, когда «Калипсо» пунктуально появился на горизонте, Саад бен-Шейх вновь бесследно растворился. А без его разрешения нельзя было покинуть Лит! Дюпа настойчиво уговаривал придворных отыскать эмира или принести нам разрешение. Мы с Нестеровым, поднявшись на сторожевую башню, разглядывали в бинокль, как белый бабур приближается к берегу. Его высочество наконец соизволил появиться. Дюпа стал просить его одолжить нам грузовик, чтобы доставить к месту багаж, пока «Калипсо» не ушел обратно в море.
– Отчего же? – удивился властитель. – Завтра прибудут верблюды, и вы сможете…
«Завтра» звучало уже не раз, мы хорошо знали присказку… Дюпа вежливо настаивал:
– Скрепя сердце, эмир, мы вынуждены покинуть тебя. Твое гостеприимство не знает равных на свете. Но, увы, у нас не осталось времени совершить то, что мы замыслили. К сожалению, мы должны сейчас ехать…
– Зачем же ты говорил, что вы пробудете две недели в моем краю? Что-то не понравилось или огорчило тебя?
– О нет, эмир, твое гостеприимство… И так далее.
«Калипсо» бросил якорь в бухте; мы видели, как от борта отвалила шаланда, подошла к берегу и… вернулась. В шести километрах нас нельзя было заметить в бинокль. Судно развернулось и взяло курс на запад. Уверенные, что нам так и не разрешат экспедицию в глубь страны, мы оказались перед лицом следующей альтернативы: философски ждать возвращения товарищей в надежде, что эмир не навечно сковал нас своим гостеприимством, либо бежать. Мы принялись строить планы.
Вообще говоря, бежать не так уж трудно, если наш статус не изменится. Правда, придется пожертвовать всеми приборами, пленкой, снаряжением и тяжелыми мешками, набитыми серебряными риалами. Больше всего было жаль кинокамер и фотоаппаратов, впрочем, как и пленки. Порешили, что побег состоится, если через четыре дня эмир вновь устроит нам «неудачное свидание» с «Калипсо». Технику бегства мы разработали в мельчайших деталях, как месть. План был таков. Мы выйдем в сумерках, будто для того, чтобы умыться перед сном, и отправимся в безлюдную в этот час пальмовую рощу. Там тихонько свяжем «ангела-хранителя», заткнем ему рот и побежим к морю. Добраться до бухты можно минут за сорок, тревогу за это время бить не станут. Здесь авантюра теряла свои четкие контуры, ибо до Абу-Латта надо плыть по морю тридцать километров. Если бы удалось захватить баркас… А так оставалась одна надежда – надуть резиновые матрасы и грести, лежа на животе.
Приключение, однако, не состоялось: на восьмой день эмир отпустил нас. Весь его вид говорил: до чего ему жаль расставаться с дорогими гостями. Разве нам было плохо у него? Что нас так торопит? Вот-вот прибудет караван, почему бы не дождаться его? Тем временем любые наши желания будут исполнены – только прикажите! Дюпа поднимал руки к небу, показывая, сколь велика наша благодарность, но намекал, что у руми принято придерживаться строгого расписания, а оно не позволяет подолгу задерживаться в гостях. Все было в лучших традициях, все приличия соблюдены. Ни разу ни с одной, ни с другой стороны не было дано понять, что наши попытки проникнуть в сердце аравийской земли отвергнуты и нам это прекрасно известно.
Да, прав был профессор Ламар, когда писал в предисловии к своей «Геологической структуре Аравии» (мы листали ее в наивной надежде заполнить «белые пятна» на карте этого континента): «Аравия – страна, в которую нелегко проникнуть. Девять из десяти просителей не получат разрешения; а те, кому будет дозволено, вряд ли попадут туда, куда им хочется. Все путешественники следуют по одному и тому же маршруту. Выразить желание повидать другие части страны – значит выказать излишнее любопытство. На это последует изысканный, но твердый отказ». До чего верно! Я познакомился с предостережениями профессора Ламара еще перед выходом в плавание, но легкость, с какой Кусто получил в Джидде разрешения, скрепленные внушительными подписями и печатями, а потом любезный прием у литского эмира внушили нам оптимизм, всю наивность которого мы осознали только теперь.
По возвращении в Париж до нас дошли сведения, что один американский геолог из концерна «Арамко», которому Кусто рассказал о нашем проекте, тотчас оказал давление на саудовские власти, с тем чтобы помешать нам добраться до гор. Его просьба полностью совпадала с традиционной подозрительностью местных владык и была немедленно удовлетворена…
Как бы то ни было, нас выпроводили с полным соблюдением формы. Едва мы дали понять, что смирились с судьбой и расстались с раздражающей привычкой гяуров вечно восставать против заведенного порядка и рваться туда, куда не следует, эмир и его присные отбросили сдержанность и выказали полное добросердечие (исключая момент, когда ехидный Дюпа не отказал себе в удовольствии вновь заговорить о караване…).
Океанография
Мы вновь на Абу-Латте и совершенно свободны! Наши спутники почти закончили программу. Оставалось добыть несколько образцов. «Калипсо» отошел на милю от лагеря для погружений. Гильше сделал съемку выступающей части рифа и подводной террасы. Его длинная худая фигура с блокнотом в руке то и дело появлялась в поле зрения. Иногда он все так же флегматично заходил в воду. Платформа, изумрудным кольцом окружавшая Абу-Латт, достигала кое-где двухсот метров в ширину. Гильше, погрузившись по щиколотку, а то и по пояс, ходил по всей зоне, забыв и думать про акул и мант. Возле самого края риф слегка подымался, чуть вылезая из моря; там Гильше подробно изучал конфигурацию закраин. С берега все это выглядело презабавно: занятый своими мыслями человек, подобно евангельскому апостолу, шествует по морю, аки по суху.
Ему удалось посетить почти все «головы», усеявшие лагуну. Доверяя больше собственному глазу, чем фото-аппарату, он четко и умело зарисовал их с разных сторон. Эти причудливые выступы надводного мертвого коралла свидетельствовали о нестабильности уровня моря. Известняковые породы приняли свои прихотливые очертания в те времена, когда находились на уровне моря. В течение последующих геологических эпох этот уровень не раз менялся.
За каких-нибудь несколько тысячелетий зона умеренного климата, населенная газелями и львами, оказалась покрытой толщей льда. В результате этого уровень морей понизился на несколько десятков футов. Затем наступило общее потепление на планете, и весь этот лед стаял, уровень воды вновь поднялся. Коралловые выступы отчетливо отражали эти процессы оледенения и последующего потепления четвертичного периода в высоких широтах земного шара.