Вода и пламень
Шрифт:
Базальты Ньира существенно отличаются от базальтов Ньямы. Подобная вещь склоняла к мысли, что глубинные резервуары обоих вулканов различны. Но без анализа образцов сегодняшней лавы из кратера Ньирагонго нельзя было сделать окончательного вывода. Оставался единственный способ – сходить за материалом в Ньирагонго и сравнить его с пробами Ньямлагиры.
Внешне все вырисовывалось просто: найти носильщиков, добраться до кратера (3500 метров над уровнем моря), спуститься в него, проделать необходимые замеры, взять пробы и вернуться назад. Так по крайней мере это выглядело бы в любом другом месте земного шара, но… Именно в этот
Подготовка к операции прошла без сучка, без задоринки. Раздобыли четыреста метров тонкого стального троса для спуска снаряжения в кратер. Приборы, поклажу и продовольствие разложили в холщовые мешки по пятнадцати килограммов в каждом. Больше класть было нельзя, поскольку подъем предстоял крутой, а местные носильщики далеко не геркулесы.
В один из дней я встретился с давно живущей здесь знакомой француженкой по имени Брижитта.
– Ко мне пришел старый вождь Камузинзи, – сказала она, – просит кое-что из лекарств. Думаю, вам будет интересно поговорить с ним о вулканах.
Старик сидел на траве возле самой воды, попыхивая в ладони крохотной носогрейкой. Возраст местных жителей определить трудно: лица их очень рано покрываются морщинами. Но вождь показался мне действительно старым: его проволочная шевелюра была совсем седой, равно как и тощая бородка. Он сидел на корточках, расправив потертую бумазейную пагне, [12] смежив веки, погруженный в думу. Рядом также молча сидели двое юношей с трубками. Все трое рельефно вырисовывались на лазурном фоне казавшегося безбрежным озера. Дожди кончились уже несколько недель назад, и над озером, как всегда в сухой сезон, повисла водяная пыль, скрадывавшая видимость в одном-двух лье. Не было ни противоположного берега, ни гор. Вода и небо.
12
Длинная до пят юбка, которую носят мужчины и женщины.
– Расскажи нам о вулканах, Камузинзи, – испросила Брижитта. – Мы сможем туда добраться?
Вождь помолчал, медленно вытянул изо рта трубку и обронил:
– Огненные горы – наши.
Он говорил на смеси кисуахили с киньяруанда, которую разбирала одна лишь Брижитта.
– Белые люди запрещают нам ходить туда. Но после смерти мы все равно окажемся там.
– После смерти?
– Хо-о… Мы, черные люди, уходим туда после смерти. Белые нет. Баньяруанда и ватусси – в Ньирагонго, а бахунде, батокаиджву и букаву – в Ньямлагиру.
– А что делают мертвые в вулканах, Камузинзи?
– Живут там. Мужчины и женщины. Ждут своих вождей.
– И работают?
– Нет, они не ходят в поле, не ловят рыбу, не охотятся. Но они подчиняются своим вождям.
– А что они едят там, Камузинзи?
– Хо-о… А что ест сейчас твоя тень? Разве теням нужна еда? Хо-о…
– А откуда огонь в вулкане?
– Огонь?
– Значит, извержениями командуют умершие вожди?
– Да. Если сильно осерчают на что-нибудь. Нугамбва в свое время повелел сделать большо-о-о-й огонь… Он рассердился, что после его смерти балиоко заняли его земли, взяли рабов и весь урожай.
– Ну, а еще?
– Каждый раз, как умирает большой вождь, из вулкана выходит огонь. И чем больше вождь, тем больше огонь.
– А кто извергается сильнее?
– Ньямлагира, потому что он муж Ньирагонго. Ньирагонго жена Ньямлагиры. А Ньямлагира был большой, очень большой вождь давным-давно. Ньирагонго была ему…
Он смолк и погрузился в глубокую думу, словно вспоминая о величии своих предшественников.
– Да, мы, вожди, умеем пускать огонь…
Внезапно он оживился:
– Вот когда умерла жена моего брата Изулу, был большой огонь! Это когда ба-алема были еще в Руанде.
– Извержение 1912 года, – шепнула мне Брижитта, – на Катерузи. А ба-алема – это немцы… Камузинзи, а что произошло в 1938-м?
– Тогда умер Мафуме, сын Ньямулизи из Моанга, вождя племени вашалимокото.
– Это не он похоронен в лесу на полуострове, у озера Мокото?
– Он самый. Его похоронили на священном полуострове, где лежат все вожди вашалимокото.
– А правду говорят, что туда никто не смеет войти?
– Правду. Человек утонет возле берега, если осмелится ступить туда. Это священный полуостров.
– А огонь 1948 года? – спросил я. Мне было любопытно выяснить, что послужило причиной извержения, занявшего в то время пять месяцев моей жизни и изменившего весь ее ход.
– Тогда-а-а, – раздумчиво протянул Камузинзи. – Шове выпустил огонь после смерти вождя Бикахе из Бвамбали… Гитуро – это когда умер Кайембе из Кишари… А последний раз – вождь каньяруанда из Тенге.
– Он же был тогда еще жив, – возразила Брижитта.
– Он не сразу отправился в вулкан, – отпарировал старик. – Он еще погулял сначала.
– Скажи, Камузинзи, а можно что-нибудь сделать, чтобы не было извержений?
– Хо-о… Ничем нельзя помешать огню. Но можно его умилостивить. Надо только нести дары кимвали и отдельно – вождю, который вызвал огонь. Коз, корову, помбе (банановое пиво)… Но когда я умру, будет ужасный огонь! Потому что я великий вождь, очень старый…
– Да, ты стар и мудр, – согласилась Брижитта. – Сколько тебе лет?
– О, я очень-очень стар… Никто не знает, сколько мне лет, такой я старый.
– Тебе сто лет, Камузинзи?
– Хо-о, – обижается вождь. – Сто лет! Мне давно уже триста.
Путь к вершине
К вершине Ньирагонго лучше всего добираться слоновой тропой; по ней в сопровождении служителей парка и двигаются все редкие визитеры. Идти другим путем значило бы потерять три дня вместо одного, прорубаясь сквозь чащу кустарников. Но попасть на слоновую тропу можно было только по шоссе, где прямо у обочины стояли хижины сторожей. Между тем караван у нас, включая носильщиков, был немаленький. Как быть? Кто-то вспомнил, что вокруг Национального парка проведена граница – выжжена в джунглях полоса, пересекавшая шоссе чуть в стороне от Ньирагонго; ее-то мы и выбрали.