Водопад грез
Шрифт:
Мои пси-способности давали мне больше, чем я ожидал: благодаря им я выполнял свою работу лучше, чем другие ныряльщики, направляя техников к концентрациям протоидов, которые нужны были Тау. Когда я уловил ощущение этого поля, я стал распознавать его рисунок в стимулах, которыми снабжала меня матрица, и понял, как по нему добраться к его источнику. Вместо ударов я уже получал от техников похвалы. Их уважение было так же нужно мне, как им — смотреть мне в глаза.
Уважение их не значило, что они стали больше любить меня, но это не имело никакого значения. Те
Я проговаривал это про себя каждый раз по пути на смену, это превратилось в ритуал, связывающий меня с реальностью, в то время как я переставлял ноги, и они сами несли меня туда, куда надо. Боль в груди стала постоянной, грызущей мое тело и мои мысли без перерыва, если я не спал или не находился в полевом костюме, затерянный в рифах.
В это утро я проснулся весь в поту. У меня кружилась голова. Я два дня не смотрел на свою рану, мне не хотелось нервничать. Я говорил себе, что она заживет, все всегда заживает со временем.
Чья-то рука опустилась мне на плечо. Я выругался от неожиданности.
— Ты, — сказал стражник и вывел меня из вереницы рабочих. — Шеф безопасности хочет тебя видеть.
Натаза. Я мысленно застонал Вернулся Натаза. И он все знает. Внезапно у меня снова закружилась голова, я вспотел.
Я пошел со стражником, пошел туда, куда повели. Мы проходили через сектора комплекса, которых я никогда не видел, миновали команды, занимающиеся раскопками других участков. Просто проходя перед обнаженным лицом рифов, я чувствовал, как они просачиваются в мои сверхчувствительные мысли, словно мой мозг был пористым, как губка. Я отдался им, уводящим мысли прочь из моего тела.
— Прекратите! — сказал я, внезапно останавливаясь.
— Что? — стражник обернулся. Его взгляд и оружие были наставлены на меня.
— Прекратите работу! — крикнул я начальнице смены. — Вы заденете карман с газами.
Я услышал, как стих визг инструментов. Рабочие оторвались от дела без команды и повернулись, чтобы взглянуть на меня. Начальница нахмурилась, подумала о том, чтобы заставить их продолжать работу, потом подумала о другом. Она подошла к нам.
— Что ты имеешь в виду?
Смены рабочих больше всего боялись одного: повредить какую-нибудь незаконченную мысль, которая превратится в неустойчивое соединение. Тут было не так много рабочих, чтобы производить точные исследования каждого миллиметра лица рифа.
— Ты не можешь предсказывать…
Никто не мог, даже ныряльщики и их техники не могли предсказывать с полной уверенностью. Ни один человек.
— Я могу, — сказал я, глядя ей в глаза.
Она выругалась, повернулась к стражнику:
— Урод? Они пустили сюда урода?
— Сейчас его требует к себе Натаза, — ответил стражник.
— Что ты об этом знаешь? — спросила меня начальница. Она указала на риф за своей спиной. Это было больше похоже на обвинение, чем на вопрос.
— Я ныряльщик.
— Это
— Тогда продолжай, — пробормотал я. — Только дайте нам отойти отсюда, до того как вы поднимете себя на воздух.
Я двинулся вперед. Стражник догнал меня.
— Эй! — крикнула начальница смены, но я не обернулся.
Мы дошли до остановки трамвайчика. Ожидая его, я прислушивался, не раздастся ли взрыв позади нас. Взрыва не было. Не знаю, жалел я об этом или был рад.
Трамвайчик провез нас в другую часть комплекса, тоже никогда не виденную мной. Она была слишком красивой, слишком открытой. Все, что я видел вокруг, говорило мне, что каждый наемный рабочий, который заберется так далеко, будет сожалеть о том, что видел все это.
Офис Натазы был таким же открытым, таким же незащищенным. Возможно, они думали, что сюда добраться очень тяжело. Я подумал, были ли цветы в горшках вдоль стены настоящими или же просто хорошей имитацией, подобно пейзажу за окном позади его стола — пейзажу не этого мира.
— Вы хотите, чтобы я его связал, сэр? — спросил стражник, привлекая мое внимание к Натазе.
Тот покачал головой, окинув меня непонятным взглядом. Его пустые руки лежали неподвижно на поверхности стола. Все, что я понял по выражению его лица, это то, что он не видит во мне никакой угрозы.
Стражник вышел, оставив нас одних. Я смотрел на Натазу. Он смотрел на меня. Я мог думать только о боли: о боли в груди, о боли воспоминаний. Боль струилась отовсюду, заполняя мир. Наконец мы оказались лицом к лицу, и от этого было еще больнее. Он поднял руку и сделал жест, непонятный мне. Я ожидал, что он достанет оружие.
Кто-то сделал шаг сквозь зеленоватую стену. Не стена, просто голография — в комнату. Жена Натазы, мать Джеби. Она была одна, в лабораторной одежде.
Я отступил на шаг, узнав ее, и чуть не потерял равновесие: у меня помутилось в глазах.
Они оба глядели на меня так, словно я собирался сбежать. Я стоял, не двигаясь, глядя на них. Линг Натаза села рядом с мужем, взглянув на него, слегка нахмурившись, что могло что-то значить. Перримид мог рассказать все Натазе, чтобы быть уверенным, что я получу за все. Но мне почему-то казалось, что его жена не хотела бы быть свидетелем расправы. И помочь мне ей вряд ли хотелось. Как я ни пытался, мне всегда казалось, что я недостаточно полно понимаю человеческое поведение.
Я продолжал стоять, ожидая. Не желая первым начинать разговор. Мои руки сжали свободную ткань брюк.
— Присядь, Кот, — наконец сказала Линг Натаза, ее муж так ничего и не произнес. Я отупело стоял. — Мы хотим задать тебе несколько вопросов.
Я взглянул в сторону, увидел два кресла, похожих на сложенные лодочкой ладони, в углу комнаты. Я медленно попятился и присел в одно из них, стараясь не оступиться, не убрать с них своего взгляда, не показать признака слабости. Пот катился по моему лицу. Я вытер его, откинул грязные волосы с глаз. Я премерзко вонял. Не знаю, чувствовали ли они этот запах через комнату.