Воды Алфея
Шрифт:
– Мы должны отомстить.
Вокруг меня воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костров да далеким тихим плачем. Я знаю, что все они боролись с такими мыслями, все они старались отгородиться от прошлого, находя утешение в кострах. Но все мечтали наказать Город.
– Он отверг нас, и мы ушли. Но он продолжает преследовать нас. Он опять вторгается в наш мир!
Мои слова придали мне сил, и я порывисто встал, почти не чувствуя ног. Справа меня подхватили сильные руки.
– Пришло наше время!
Говорят, южные фанатики бородатого бога после молитвы впадают в безумный транс,
– Настал и наш черед отправиться к ним! Мы идем на Город!
Мои слова подхватили тихие голоса у нашего костра, а затем они со скоростью пожара, от группы к группе, волнами разошлись по лесу.
– Они подарили нам любовь, – раздался чей-то робкий голос. – Может быть, не надо?..
Я вновь вспомнил сестричку. Мою маленькую, кареглазую сестричку. Единственного человечка, который был мне когда-то близок. И который позволил выбросить меня прочь из Города. Который не оказался рядом, когда я полз по раскисшей от дождя земле, а мои раны горели адским пламенем. Который не видел, как я бился в лихорадке в заброшенной норе. Где она была, когда я так в ней нуждался? Где? Или она, как и Город, не хотела видеть меня таким, каким я стал?
А потом я всей кожей ощутил, как веет холодом смерти от умершего у меня на руках незнакомого мальчишки.
– Мы идем на Город, – вынес я свой приговор.
Я чувствую себя частью реки. Частью могучего течения, плавно огибающего древние камни и великие деревья. Частью стихии, сметающей со своего пути все недостойное. Несущей очищение в те места, где вода приобрела запах болота.
Я слышу биение тысяч сердец. Слышу топот тысяч ног. Мы идем на Город. С каждым шагом мы все ближе. Мне даже не нужно видеть, чтобы чувствовать дорогу. Я нутром ощущаю, как окружает меня знакомый, но уже позабытый мир. Под моими башмаками стучат неровные камни главного тракта, а слух улавливает тревожный набат за городскими стенами. Я уверен: ничто не способно удержать нас, ничто не способно прервать наш очистительный поход. В небе грохочет гром, и нас накрывают тугие струи теплого ливня.
С каждым шагом мы все ближе к Нему.
Паника накрыла город удушливыми волнами страха. Кто-то бежал к ратуше, надеясь укрыться за ее толстыми стенами. На соседней улице истошно вопила женщина. Хвостик понимала, что разумных объяснений ее истерике быть не может – незнакомка уже окунулась в пучину ужаса и была всецело поглощена тем, что еще даже не произошло. Она вопила заранее.
И вокруг нее паника лишь усиливалась.
Кто-то спешил к замку наследного принца, но Хвостик бежала как раз оттуда – ворота замка закрыли сразу, не впустив в него никого из горожан. Более того, Келесет не отправил на внешние стены ни одного лишнего солдата, решив, что его шкура и сохранность замка важнее, чем жизни простолюдинов.
Может, он и прав. Не насчет собственной шкуры, а насчет того, что жизни городских тараканов не стоят ничего. Для нее – точно не стоили.
Теперь она пробиралась
Хвостик вдруг отчетливо поняла, что высокие крепостные стены больше не защищают горожан от окружающего мира. Не защищают с того самого момента, как у города не осталось души. Не осталось души ни у одного из его жителей. Могучие стены в одночасье стали ловушкой, последним пристанищем для приговоренных. И неизвестно, что страшило людей больше: неведомый враг или же отрезвляющее понимание происходящего.
У стены истошно голосили стражники, визжали цепи ворот, скрипели решетки. Девушка тщетно пыталась разобрать хоть что-нибудь сквозь мутную дымку дождя, но не могла. До стены оставалось немного, нужно было только подняться и посмотреть на захватчика, достаточно смелого, чтобы напасть на сильнейший город известного мира. Очиститься от всей той скверны, что навалилась на нее в последние месяцы.
Ее сбивали с ног, но она поднималась вновь, стараясь лишь не быть затоптанной толпой. Никто никому не помогал. Какой-то торговец гнал телегу, решив, видимо, что принц впустит его в замок, если у него будет с собой достаточно добра. Хвостик успела отскочить, но женщина, с которой она разминулась чуть раньше, не успела. Попала прямо под лошадь, а потом под колеса телеги. Торговец даже не остановился посмотреть на свою жертву, оставленную на мостовой с разбитым черепом.
Испугались.
Взбираясь на стену, девушка с особой остротой ощущала камень под своими пальцами. Холодный, мокрый и шершавый, он успокаивал, придавал сил, возвращал ощущение жизни, которое начинало покидать ее в хаосе общего ужаса. Хвостик всхлипнула от неожиданно острых ощущений, которые разом вернули ей не только вкус к жизни, но и страх потерять эту жизнь.
От сапожника к броннику, от ювелира к алхимику, от прачки к щелочнику по городу катился слух о чудовищах, осадивших город.
Они не знали, что настоящие чудовища давно уже находятся по эту сторону стен. Никому из них не пришлось, как ей, умолять равнодушных стражников, не желающих открывать ворота и пропустить ее к страдающему брату, никто из них не совал в руки караульных последние сбережения и не проклинал смеющихся солдат, отобравших все до единого грошика, а потом грубо отпихнувших прочь. Никому не довелось терпеть противные «ласки» караульного офицера, который, воспользовавшись ей, со сладкой улыбкой развел руками, отвел глаза, а затем приказал бросить девушку в застенок на пару дней, чтобы остыла…
Она даже не удивилась, когда сквозь морось дождя увидела его фигуру. Она всегда знала, что он вернется. Не таким человеком был ее брат, чтобы отступить… Но, увидев его, Хвостик не смогла удержать дрожь страха и жалости. Несмотря на свою слепоту, несмотря на то что окровавленная повязка закрывала его выжженные глаза, брат двигался так, будто все еще видел.
Дождь неожиданно стих, опал, ударился брызгами о землю и камни, оставив после себя кристально прозрачный воздух. И Хвостик машинально закрыла рот рукой, чтобы удержать рвущийся крик ужаса.