Воды любви (сборник)
Шрифт:
– Вот, Иван, вам все про Европу дома болтают, – сказал он.
– А живую копейку вы, молдаване, из нас, русских, сосете, – сказал он.
– Понял теперь, кто ваш, молдаван, настоящий друг, а не так? – сказал он.
– Тина, да прикройся ты, – сказал он.
– Что за характер, везде намеки чудятся, – сказал он.
Иван, низко поклонившись, деньги в руки принял. Краем глаза на собравшихся глядел. Сидели все в креслах мягких вкруг камина, да вполголоса сетовали, что яблок, мол, в Москве не достать, и зелени настоящей… Ишь, чудаки. А посередке палка металлическая торчала с язычком пламени.
Повисла пауза неловкая…
– Ты это, Ваня, – сказал хозяин.
– Слетай нам за порошочком-то, – сказал он.
–
Хозяин покачал головой, снова поморщился. Полез снова в карман брюк своих, облипочных…
…. брюки Ион все равно снял с хозяина, потому что обблевался тот. Никто и не заметил: гости, кто где, валялись по комнате на белоснежном – словно снегом припорошило, – полу. Валялись бутылки разбитые, вперемешку с Тиной, которая все-таки напросилась – шалунья, покачал головой Ион, – краснела кровь с чьего-то носа разбитого, ползал на матраце в углу гость с бороденкой… Свечой горел посреди разгромленного дома факел олимпийский. Вспомнились Иону стихи поэта Pasternak, которые хозяин любил декламировать вечерами, когда бабу очередную еться на дачу привозил.
свеча горела на столе, свеча горела шипела тлела даже жгла повсюду черно, страшно, мгла чернеющая, Русь зияет открытой раной нараспашку я шелковую расстегну рубашку воскликну – тысяча чертей где моя шпага, ей же, ей нет, я не гей, увы, другой совсем неведомый герой свечу зажег, и воспалил все раны вы не находите, как странно сплетенье рук и даже тела в огне узреть мне надоело все это – символизм, метафора, подтекст у моего отца был винный трест он настоял было на мясо-молочном пту увы, мой дядя самых честных правил мне завещание отца подправил и я пошел по интеллигентной части ну в смысле я ботаник и болтун по масти в натуре, понял, пасть порву очко, моргала… что там еще в списке тех джентельменов, что записки из зада в зад таскают в коридорах: угрюмых, гулких, мрачных… и конвой как пенный след всегда кипит за их кормой …свеча горела на столе, свеча пылала она с тобой нам предсказала две дачи в переделкино, три шелка одеяла, пост секретаря СП, одну лишь нобелевку, перстень сантехнику немецкую… о, мести злосчастных фурий не боюсь к тебе, любимая, притрусь достану свой огарок из штанов, пусть он не в размер революционный паспортины гражданина, описанной ушедшим маяковским он был конечно не таковским злосчастный лох влюбился как щенок я же как волк тебя терзаю, лаю, кость глодаю, мясо рву… что?… о, нет! опять порвался?!! вери сэд бат тру!Закончил Ион стихи цитировать чудные, за десять лет работы заученные. Подошел к факелу, через тела ступая. Взял в руку. Поводил задумчиво огненной по воздуху.
Запахло, почему-то, яблоками…
…в Кишиневе, куда Ион прилетел первым же рейсом из Москвы, москвич – именно так он представился в службе такси – взял машину, персонального водителя, и рванул домой. В родные Мерены. Там нашел Стелуцу. Старшенького, Никидуцу, так и не повидал. Тот как раз вчера ночью ушел хлеба по дорогам просить. Потом найду, решил Ион. Объяснил все любимой. Та, отощавшая, ослабевшая, ушам своим не верила. Счастье какое семье ее привалило!
– Только поторапливаться надо! – сказал Ион.
– Белый порошок больше суток не действует, – сказал он.
– Очнутся, увидят, нет факела, нет меня… война начнется, – сказал он.
– И не объяснишь им, что я заради сохранности его взял, – сказал он.
– Присмотреть, пока они там в отключке валяются, – сказал он.
– Чтобы не спер кто, – сказал он. – А если решат, что я украл….
– На Молдову нападут танки русские, – сказал он.
– Но это еще полбеды… хуже, уволят меня, – сказал он.
– Так что собираемся, режем Анну-Марию, и в путь, – сказал он.
Стелуца сказала:
– Ион, но ведь не по-людски получается, – сказала она.
– В смысле, – сказал Ион.
– Мы ведь почти миллионеры уже, – сказала она.
– Надо бы праздник устроить на все село, – сказала она.
Ион погладил любимую по волосам, черным, как «Мерседес» хозяина. Сказал:
– Милая, в бою все решает слово «вовремя» – сказал он, вспомнив лекции хозяина для молодых гостей, которых тот звал, почему-то, «нанашистами», хотя всему миру известно, что у русских дикарей нет никаких «нанашей» (кум – с румынского).
– Раньше полцарства за коня давали, – сказал он.
– А мы сейчас пол-Федерации за корову выручим, – сказал он.
Сжал в руке нож. Пошел резать последнюю корову, Анну-Марию. Глянула та на хозяина покорно – от недокорма на ногах еле держалась, – и шею подставила. Словно молдаванин паспорт пограничнику румынскому протянула… Потекла по рукам кровь скотины покорной. И хоть Ион руки вымыл, но чувствовал ее – липкую, мерзкую, – когда мчался на такси в Кишинев со Стелуцей, и когда на деньги, от продажи туши вырученные, ящик яблок покупал. Настоящих, фермерских! Не то, что говно это русское – ватное, искуственное. Натуральный продукт! С лейблой «made in France» («выращено без применения пестицидов и собрано в Молдавии» – рум.)
Из супермаркета в аэропорт рванули. Успели на последний рейс, тряслись в зоне тур-бу-лен-т-нос-ти, потом в такси – от аэропорта Домодеово до дачи хозяйской…
…встретила она Иона с женой пепелищем.
От неожиданности Ион ящик из рук выронил и покатились по земле наливные яблоки. На черной земле, покрытой пеплом, алели они ранами… Оглядывал Ион место побоища. Валялись изрезаненные, обкромсанные трупы гостей. Маргарета Симоньянц на осине с овцой болталась – их на одной петле повесили. Карлик, – не больше конского хера в длину – Свандзидза, по шею в землю закопан был, а глаза, нос и рот с ушами, скотчем заклеены… Тина Хачапури лавашом обернута, и на огне заживо поджарена… Остальные кто на десять кусков порублен, кто на кол посажен, без рук, без ног… И посреди всего этого – надпись загадочная на пепле.
Special Forces of Republic Che…
Ни хера не понятно…
Значит, сатанисты, понял Ион.
Дрожа, по пепелищу пошел, хозяина выискивая. Нашел одну лишь голову с глазами выпученными. Рядом камера валялась. Поднял Ион механизм заморский, тюкнул касету легонько, стал смотреть. Закрутилась пленка. Minaieff live – появились буквы. Потом и картинка пошла. Страшная! Творилась в кадре расправа. Здоровенные бородачи в масках бегали за визжащими гостями, пылала уже дача на заднем плане, а на переднем хозяин на коленях стоял, пощады просил.