Воды слонам!
Шрифт:
– Эй, Верблюд, перестань! Поспеши лучше на поезд, пока он не ушел без тебя.
Верблюд падает на колени.
– Ох ты боже! – говорит Граф. – Обожди минутку, я сейчас.
Он спешит к старику и легко поднимает его с земли, словно ребенка. Верблюд, хихикая и вздыхая, виснет всем телом на ручищах Графа.
Граф доносит Верблюда до вагона, переговаривается с кем-то внутри и возвращается.
– Когда-нибудь эта гадость убьет старика, – бормочет он, проходя мимо меня. – Если у него не сгниют кишки, он скатится под этот чертов поезд. Сам я к такому даже не притрагиваюсь, – бросает он мне через плечо.
Я словно прирос
Он удивляется:
– Ты вообще идешь, или что?
Когда поезд отправляется, я сижу, согнувшись в три погибели, под полкой в спальном вагоне, тесно прижавшись еще к одному рабочему. Он законный владелец этого закутка, но его удалось уговорить потесниться на часок-другой за только что заработанный мною доллар. Впрочем, он все равно ворчит, и я сижу, обхватив колени, чтобы занимать как можно меньше места.
В вагоне царит запах немытых тел и грязной одежды. Полки навешены по три друг над другом, и на каждой непременно кто-то есть, а иногда и двое. Даже все места под нижними полками и то заняты. Парень, пристроившийся на полу напротив меня, комкает тонкое серое одеяло, безуспешно пытаясь соорудить из него подушку.
Сквозь шум до меня доносится: «Ojcze nasz, ktorys jest w niebie, swiqc siq imiq Twoje, przyjdz krolestwo Twoje…» [3]
– О Господи! – бормочет мой сосед и высовывает голову в проход. – По-английски говори, ты, поляк чертов! – Выругавшись он возвращается под полку, качая головой. – Один из этих. Прямиком с этого их ублюдочного корабля.
«…і nie wodz nas napokuszenie ale nas zbaw odzlego. Amen» [4] .
Я устраиваюсь у стены и, закрыв глаза, шепчу: «Аминь».
3
Польск. – «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твое, да придет царство твое…»
4
Польск. – «…и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь».
Поезд кренится. Свет мигает и гаснет. Откуда-то сверху доносится свисток. Мы начинаем перекатываться вперед, свет снова загорается. Я измотан дальше некуда, голова бьется прямо о стену вагона.
Проснувшись некоторое время спустя, я обнаруживаю прямо перед своим носом пару огромных рабочих ботинок.
– Ну что, готов?
Я трясу головой, пытаясь прийти в себя.
Где-то рядом скрипят и хрустят сухожилия. Потом я вижу колено. Потом лицо Графа.
– Ты все еще здесь? – говорит он, заглядывая под полку.
– Да. Простите.
Я выбираюсь из-под полки и с трудом встаю на ноги.
– Аллилуйя! – говорит, вытягиваясь в полный рост, хозяин места.
– Pierdol sie! [5] – отвечаю я.
Из-под полки в нескольких футах от нас раздается смешок.
– Пойдем, – говорит Граф. – Эл принял в самый раз, чтоб стать посговорчивей, но не так, чтоб начать буянить. По-моему, это твой шанс.
Мы проходим еще через два спальных вагона и выходим в тамбур, после которого начинаются совсем другие вагоны. Через окошко я замечаю полированное дерево и замысловатые светильники.
5
Польск. –
Граф поворачивается ко мне:
– Готов?
– Разумеется, – отвечаю я.
Нет, я не готов. Граф хватает меня за шиворот и впечатывает физиономией прямо в дверной проем. И, открыв другой рукой раздвижную дверь, впихивает внутрь. Вытянув перед собой руки, я падаю вперед, прямо на медную решетку. Выпрямившись, в ужасе оглядываюсь на Графа. И тут вижу остальных.
– Это что еще такое? – спрашивает из глубины кресла Дядюшка Эл. Он сидит за столом в обществе еще трех джентльменов, крутя в пальцах толстую сигару, а в другой руке держа веером пять карт. На столе перед ним рюмка бренди, а рядом – целая куча покерных фишек.
– Он запрыгнул в поезд, сэр. Шнырял в спальном вагоне.
– Правда? – Дядюшка Эл неторопливо затягивается и кладет сигару на край пепельницы. Откинувшись, он изучает свои карты и пускает дым из уголков рта. – Если вы ставите три, я ставлю пять, – наклонившись, он швыряет в банк стопку фишек.
– Отправить обратно? – спрашивает Граф и поднимает меня с пола за лацканы. Напрягшись, я вцепляюсь руками в его запястья, чтобы было на чем повиснуть, если он снова надумает меня швырнуть. И перевожу взгляд то на Дядюшку Эла, то на подбородок Графа – больше мне ничего не видно.
Дядюшка Эл складывает карты и аккуратно кладет перед собой на стол.
– Не спеши, Граф, – говорит он и снова тянется за сигарой. – Поставь-ка его на место.
Граф ставит меня на пол спиной к Дядюшке Элу и равнодушно отряхивает мой пиджак.
– Иди сюда, – говорит Дядюшка Эл.
Я повинуюсь, радуясь, что теперь-то Граф до меня не дотянется.
– Не верю глазам своим, – произносит Дядюшка Эл, пуская колечко дыма. – И как же тебя зовут?
– Якоб Янковский, сэр.
– И что, скажи мне на милость, Якоб Янковский делает в моем поезде?
– Ищу работу, – отвечаю я.
Дядюшка Эл продолжает меня разглядывать, лениво пуская колечки дыма. Положив руки на живот, он медленно барабанит по нему пальцами.
– А ты когда-нибудь работал в цирке, Якоб?
– Нет, сэр.
– А ты хоть бывал в цирке, Якоб?
– Да, сэр. Конечно, бывал.
– И в каком же?
– В цирке братьев Ринглингов, – отвечаю я, и тут у меня перехватывает дыхание.
Оглянувшись, я вижу, что Граф предостерегающе прищуривается.
– Но это была скучища. Просто скучища, – поспешно добавляю я, повернувшись обратно к Дядюшке Элу.
– Правда? – спрашивает он.
– Да, сэр.
– А ты видел наше представление, Якоб?
– Да, сэр, – говорю я и чувствую, что краснею.
– И что же ты о нем думаешь?
– Ну, оно было… великолепно!
– И какой же номер тебе больше всего понравился?
Я отчаянно соображаю, пытаясь придумать хоть что-нибудь.
– С вороными и белыми лошадками. Там еще была девушка в розовом, – продолжаю я. – С блестками.
– Слышал, Август? Мальчику понравилась твоя Марлена.
Человек напротив Дядюшки Эла поднимается и поворачивается ко мне. Именно его я видел в зверинце, только сейчас он без цилиндра. На его точеном лице застыло бесстрастное выражение, темные волосы напомажены. У него тоже усы, но, в отличие от усов Дядюшки Эла, коротко остриженные.