Военкоры победы. Последние бои
Шрифт:
Виктор Полторацкий
Сталинградцы за Одером
Виктор Полторацкий
Городишко, расположенный в нескольких километрах от Бреслау, был занят к вечеру. Командир полка приказал дать людям отдых. Утром снова предстоял бой.
Батальон Прохорова разместился на Оппельштрассе. Комбату отвели квартиру в двухэтажном сером особняке. Прохоров облюбовал
– Завари мне покрепче, Петрович, – сказал он ординарцу.
Вместе со стаканом крепкого чая Петрович принес большую карту.
– Посмотрите, товарищ капитан. Наши хлопцы в шкафу нашли.
На столе в бронзовом подсвечнике ярко горели свечи. Прохоров развернул карту. Это оказалась немецкая карта Европы. Вероятно, когда-то она висела на стене, может быть, даже здесь, в кабинете, и кто-то карандашом отмечал на ней продвижение немецких войск на Востоке. Синие пометки острыми клиньями тянулись к Кавказу и к Волге. Возле Сталинграда та же рука начертила маленький крестик и рядом два слова: Пауль Бреге, обведенные черной каймой.
Прохоров долго глядел на карту, и тут, в немецком городишке, за мутной рекой Одер, в доме убитого под Сталинградом Пауля Бреге, капитан Прохоров еще раз почувствовал все величие происходящих событий, и припомнился ему весь путь от Волги до Одера.
В Сталинграде Петр Прохоров был старшим сержантом той самой гвардейской дивизии, которая, зацепившись за клочок берега, где-то возле памятника Хользунову, выдержала почти полтораста дней и ночей страшной по своему напряжению битвы. Но сейчас вспомнил он июльское утро уже под Белгородом, опушку березовой рощи, помятое танками пшеничное поле, крутой овраг.
В тот день в дивизию прибыло свежее пополнение. Молодые солдаты стояли, построившись на опушке рощи. К ним вышел генерал. Молодой, рослый, он стоял, повернувшись к бойцам. Недалеко от рощи падали и глухо рвались немецкие мины. Пахло гарью.
– Бойцы, – сказал генерал, – вы пришли в дивизию сталинградцев, в семью старой гвардии. Что сказать вам о ней? Были дни, когда весь мир с восторгом и гордостью следил за тем, как насмерть стояли мы среди развалин осажденного немцами Сталинграда. Через полчаса вы пойдете в бой. Будьте достойны славных традиций своей дивизии, и я даю вам верное слово, что мир еще увидит сталинградцев на улицах Берлина.
С какой отвагой и яростью сталинградцы гнали в то лето врага по истерзанной, ограбленной немцами Украине! Где-то недалеко от Полтавы после упорного боя они овладели маленьким хутором. Прохоров тогда уже командовал ротой. Хуторок наполовину был выжжен. Опаленные пожаром, стояли сады среди серой золы. На месте пожарища Прохоров увидел старшину Кириченко. Он стоял, почерневший от пыли, от тяжелой усталости и от горя.
– Ты что, Кириченко? – спросил его Прохоров. И Кириченко ответил:
– Оце була моя хата, – и добавил с тоскою и
– Дойдем, Кириченко, дойдем.
Прошлой осенью сталинградцы форсировали Вислу и вышли на знаменитый Сандомирский плацдарм. Как хотелось немцам столкнуть их обратно, какие тяжелые пришлось выдержать им бои! Однажды на позиции, которые занимала рота Вахнянина, вышли восемь немецких танков. Грузные машины прошли над окопами, а одна даже повернулась, словно хотела закопать, засыпать окоп. Но, когда танк отошел, из окопа поднялся рядовой Сергей Бондарь и крикнул:
– Врешь, немецкая сволочь! Сталинградцы бессмертны! – и швырнул под гусеницы танка связку гранат.
Были дни, когда гвардейцам приходилось отбивать одну за другой по восьми атак. Они выстояли, сохранили плацдарм, чтобы потом начать отсюда наступление на немецкую землю.
Прохоров никогда не забудет того, как они перешагнули границу немецкой Силезии. Впереди, как всегда, шли разведчики. Среди них был и тот самый старшина Кириченко, с которым разговаривал он в хуторке под Полтавой. Кириченко первый сообщил ему:
– Товарищ капитан, уже.
– Что уже? – спросил Прохоров.
– На ихнюю, фрицеву землю вступили. Укрепления имеются. Огонька бы трошки поддать.
Потом на батареях прозвучала команда: «По фашистскому логову огонь!» Орудия ударили залпом, и вслед за валом огня пошла в атаку сталинская гвардия.
Граница шла вдоль ручья, поросшего мелким кустарником. Сразу за ней, на пригорке, темно-красными черепичными крышами маячили постройки немецкой деревни. На дороге у мостика Прохоров увидел разбитый вражеский грузовик и несколько трупов в серо-зеленых шинелях.
– Довоевались! – торжествующе выкрикнул Кириченко. – Довоевались же, бисовы покорители!
Уже десяток немецких городов прошли сталинградцы. Уже и Одер у них позади. Сегодня утром на автомобильной дороге видел Прохоров указатель с немецкой надписью «Нах Берлин».
Оплывали свечи на столе. Стеарин белой струйкой застывал на бронзе. Прохоров глядел на немецкую карту и думал о том, что вот какой-то немец Пауль Бреге лежит убитый под Сталинградом и кости его, наверное, уже сгнили, а русский воин Петр Прохоров жив и пришел воевать на немецкую землю, чтобы отомстить подлым захватчикам, воздать за все полной мерой, навсегда уничтожить фашистское семя.
Ночью Прохорова вызвали в штаб. Быстро поднявшись с кушетки, натянув сапоги, захватив карманный фонарик и крикнув автоматчика, капитан вышел на улицу. Моросило. Узкие, мрачные улицы немецкого города кое-где были освещены пожаром. Где-то недалеко били пушки. По звуку выстрелов Прохоров определил: тяжелая бьет по Бреслау.
Ночные, затаившиеся улицы города были наполнены густым шумом моторов. На запад сплошным потоком шли танки, орудия, грузовики. Их было так много, словно вся гневная сила необ'ятной Советской страны обрушилась на немецкую землю. Сейчас командир полка, очевидно, и ему, капитану Прохорову, поставит боевую задачу. Сталинградцы пойдут дальше, вперед.