Военная контрразведка. Эпизоды борьбы
Шрифт:
Ей было что вспомнить, потому что она служила на одном из острейших участков оперативной деятельности, связанном с установкой и наружным наблюдением. Она ходила по следам зверей — немецких агентов в облике военнослужащих Красной Армии.
Это такие, как Анна Кузьминична, приносили оперативникам материалы, после которых можно было уверенно ставить точку в главной версии — перед ними враг — и более целеустремленно продолжать вести дела по проверке и разработке лиц, попавших в поле зрения органов госбезопасности.
Некоторое время назад раздался телефонный звонок.
— Это Анатолий Степанович?
— Да!
— Здравствуйте,
— Да, Анна Кузьминична, она уже вышла.
— Я хотела бы получить её от вас.
— Это не проблема…
Через несколько дней после передачи ветерану Смерша книги «Абакумов. Жизнь, Смерш и смерть…» Зиберова снова позвонила автору и сообщила, что с удовольствием прочла повествование о своем начальнике, которого уважала и уважает
до сих пор.
— А я вам передала свою книгу «Записки сотрудницы Смерш». Получите ее в Совете ветеранов. По прочтению я бы хотела услышать от вас отзыв…
Действительно, в Совете ветеранов автору передали эту книгу. Титул был исписан прямым каллиграфичным, хорошо разбираемым почерком.
В верхней части она привела слова народного поэта Кабардино-Балкарии Кайсына Кулиева:
Мир и радость вам живущие, Не от ваших ли забот жизнь идет, Земля цветет. Существует в мире сущее. Мир и радость вам, живущие!А внизу написала:
«Уважаемому Терещенно Анатолию Степановичу на добрую память о моей боевой молодости, о службе в военной контрразведке Смерш и дальнейшей работе, которой посвятила всю свою жизнь.
Желаю вас здоровья, долголетия и творческих успехов. С глубоким уважением А. Зиберова 14 октября 2011 г.»
Конечно, автор был польщен таким вниманием сотрудницы Смерша. Он с удовольствием прочел её мемуарную книгу, которая выгодно отличалась от других произведений подобного жанра, прежде всего, искренностью и честностью. Она показалась по-настоящему интересной; написанной человеком, хорошо владеющим литературным языком, а потому и золотым пером.
Ещё бы так не писать — автор закончила в 1942 г. филологический факультет Московского городского педагогического института им. Потемкина, соединившегося в последующем с пединститутом им. Ленина.
О детских годах она говорила с придыханием. Видно, трудно было вспоминать то тяжелое время.
— Перед поступлением на учебу в 1929 г. повела мама меня в школу, чтобы записаться в первый класс. Директор принял нас, побеседовал и предупредил, что учителя будут навещать семьи и, если увидят иконы в квартире, — ждите, мол, неприятностей. А у нас в красном углу висело и стояло на киоте несколько красивых старинных образов.
На семейном совете отец порекомендовал их снять, подальше от греха. Пришлось нам с матерью их отнести в церковь. Иконы были очень дорогие и красивые, доставшиеся по наследству от прабабушки.
В начале 1929 г. началось массовое закрытие церквей. Помещения бывших храмов использовались под склады, овощехранилища, квартиры, клубы, а монастыри, поскольку они были окружены высокими стенами, — обычно под тюрьмы и колонии. Началось разрушение храмов, памятников старины. В 1929 г. на Рогожской заставе закрыли церковь Рождества Христова, в ней сделали общепитовскую столовую.
В 1930 г. закрыли Симонов монастырь.
В 1931 г. взорвали храм Христа Спасителя. Обратите внимание: на станции метро «Новокузнецкая» стены облицованы светлым мрамором, полы — разноцветным гранитом, по центру на металлических подставках установлены светильники, сидения мраморные. Мало кто знает, что все это было вывезено из храма Христа Спасителя.
Вообще, в 1920-е гг., когда утвердилась пролетарская власть, «по просьбе трудящихся» сломали свыше четырех сот храмов — половину всех, что насчитывалось в Москве. Это было неприятное, духовно холодное время…
Судя по её выступлениям перед аудиторией, она прекрасно владела и ораторским искусством. Метод убеждения ей привила служба установщицы.
Слушая её, я всякий раз задавался вопросом, как могло
случиться, что в этой хрупкой, небольшого росточка девушке, судя по фотографиям, появилось в душе столько решительности, смелости, выдержки и силы воли, чтобы выдержать суровую службу в органах Смерша во время войны, да еще на таком остром участке деятельности.
— Как вы попали в органы госбезопасности?
— После окончания института меня распределили в Калининский областной отдел народного образования преподавателем русского языка и литературы средней школы, а муж мой — Харитонов Анатолий Иванович — был летчиком. Служил на подмосковном аэродроме «Мячниково». Он стал тогда добиваться, чтобы меня оставили в Москве или направили в часть, в которой он проходил службу.
Наркомат высшего образования на это не давал согласия, тогда друг мужа — полковник Н.А. Мартынов, старший следователь по особо важным делам, работавший в Управлении, которое возглавлял В.С. Абакумов, — рекомендовал меня на работу в НКВД СССР. Вскоре я была приглашена на беседу к В.С. Абакумову, после которой 15 ноября 1942 г. и была зачислена в 10-й отдел Управления Особых отделов НКВД СССР…
— А как вы попали в установщицы?
— 20 ноября 1942 г. помощник начальника отделения Иван Федорович Зернов привел меня на конспиративную квартиру на улице 25-го Октября. В отделе было два отделения: «наружна» и «установка». Я была зачислена в «установку», где и проработала до 1952 г. Кроме этих двух отделений, имелась группа обыска и ареста. В ней было двое мужчин — высокие, плотные, здоровые.
Мне объяснили, чем занимается контрразведка, какие задачи стоят перед ней. С первых дней войны контрразведчики вели беспощадную борьбу со шпионами, предателями, диверсантами, дезертирами, членовредителями и всякого рода паникерами и дезорганизаторами.