Военная тайна. В дни войны
Шрифт:
Но вот пролетели установленные для проявления этого сорта пленки несколько минут, проявитель вылит из бачка, затем наполнен чистой водой, потом вылита вода и в бачок залит фиксаж, еще несколько томительных минут, пленка вынута из бачка, и – слава всевышнему! – на ней имеются тридцать шесть отлично получившихся снимков чертежей, расчетов, формул…
– Хайль Гитлер! – заорал во всю глотку Крашке и начал трясти руку полковнику фон Вейцелю.
Итак, был достигнут полный успех. Ночью в Берлин полетела победная шифровка. Утром пришло шифрованное поздравление от Канариса и Пиккенброка
Господин Вейцель, принимая решение отправить драгоценную пленку с Мюллером, сразу убивал двух зайцев: во-первых, Мюллер должен был доложить о пленке Гиммлеру, который тем самым информировался о победе господина атташе и при случае мог доложить об этом самому фюреру; во-вторых, получив пленку через Мюллера, адмирал Канарис уже никак не мот присвоить себе лавров полковника Вей цел я, что он нередко делал, и уже волей-неволей должен был объективно доложить о заслугах господина военного атташе.
Наконец, при всем том, адмирал Канарис никак не мог придраться к тому, что пленка была послана с Мюллером, ибо другой подходящей оказии в это время не было, а он сам требовал отправить ее как можно скорее.
Словом, все было задумано очень тонко, и Вейцель потирал руки от удовольствия.
Герр Мюллер жил в отеле «Националы», и Вейцелю не хотелось, чтобы Крашке отнес ему пленку в гостиницу. Поэтому было решено, что Крашке приедет прямо на вокзал проводить Мюллера, что было вполне естественно для пресс-атташе посольства, а там вручит ему драгоценный пакетик.
Так и было сделано. За час до отхода заграничного поезда Москва – Негорелое сияющий господин Крашке выехал из посольства на Белорусский вокзал, заверив полковника фон Вейцеля, что сразу после отхода поезда вернется в посольство и доложит своему патрону, что пленка поехала в Берлин.
Глава 2. «Вариант Барбаросса»
Уже две недели прошло после этого рокового дня, а и сегодня, все еще лежа в постели и вспоминая все подробности случившегося, господин фон Вейцель не мог сдержать нервной дрожи. Изволь вот при такой злосчастной судьбе оберегать нервно-сосудистую систему!
Не раз фон Вейцель давал себе слово не возвращаться к этим проклятым воспоминаниям, так нет, они назойливо лезли ему в голову.
В тот проклятый день он был, представьте, абсолютно спокоен, и ему и в голову не приходило, что в самый последний момент «операция Сириус» лопнет, как мыльный пузырь. Да и как можно было это предвидеть, когда все катилось, как по рельсам, и никаких признаков приближающейся беды не было.
В тот день, проводив Крашке до самого подъезда, господин Вейцель вышел во двор посольства, посмотрел, как шофер Август моет его длинный темно-синий «мерседес», сверкающий никелем и лаком. Было еще прохладно, но солнце уже начинало припекать. За воротами шумела полуденная весенняя Москва, отдохнувшая после первомайских праздников. Слева в одном из переулков, в школьном дворе, весело кричали дети. Через чугунное кружево ворот было видно, как мерно прохаживается
Из открытого окна посольской канцелярии господину Вейцелю подчеркнуто скромно улыбалась фрейлен Грета.
Поглядев на ее кудрявую головку и пышную грудь, господин фон Вейцель решил сегодня пригласить ее снова – фрейлен Грета вполне этого заслуживала. И он осторожно сделал ей знак глазами, на что Грета утвердительно кивнула белокурой головкой.
В самом лучшем настроении, чуть охмелев от свежего воздуха, майского солнца и отлично складывающихся дел, полковник Вейцель вернулся в свой служебный кабинет и приступил к составлению секретного доклада об успешном завершении «операции Сириус».
Черт возьми, полковник фон Вейцель был мастер писать доклады!.. Здесь надо было найти тот особый тон, когда доклад, с одной стороны, отличался бы деловой скромностью и даже некоторой сухостью изложения, не обнаруживая и тени – боже упаси! – хвастовства, а, с другой стороны, из четкого перечисления всех сложностей, неожиданных препятствий и опасностей, стоявших на пути осуществления операции, должна была возникнуть красочная картина находчивости, смелости и настойчивости, проявленных лично господином атташе и его аппаратом…
Вейцель заканчивал уже пятый лист и выкурил три сигареты («надо будет все-таки бросить эту вредную привычку»), когда за дверью протопали чьи-то стремительные тяжелые шаги и в кабинет влетел, как огромный футбольный мяч, удачно забитый в ворота под самым носом растерявшегося вратаря, господин Крашке…
Ворвавшись в комнату, Крашке пролепетал что-то нечленораздельное. Господин атташе, сразу вспотев, мгновенно догадался, что случилось нечто ужасное.
– Что?! – вскричал он таким голосом, что заколыхались шелковые занавески на окнах.
– М-м-м… – замычал Крашке. – Убейте меня, господин полковник…
У Вейцеля хватило выдержки вылить полкувшина воды на голову этого кретина, после чего Крашке, дрожа и чуть не плача, сообщил, что на вокзале, в самый последний момент, у него… вырезали задний карман с бумажником, в котором были все его документы и эта самая пленка!..
Вейцель схватился за голову. Он накинулся на Крашке с бранью и криками, но тот даже не пытался оправдываться.
Прошло минут двадцать, пока господин Вейцель не вспомнил о своей нервно-сосудистой системе. Дрожащими руками он налил в стакан двойную порцию брома и залпом опрокинул его, от волнения он перепутал пузырьки и вместо брома налил тридцатипроцентный альбуцид, который аккуратно капал себе в глаза вследствие конъюнктивита.
Господин атташе был очень мнителен и поднял страшную тревогу. Врача посольства, доктора Вейнзеккера, мирно дремавшего в дворовом флигеле, где он жил, разбудили, как на пожар. Толстый Вейнзеккер, этот проклятый бездельник, со сна долго не мог понять, в чем дело, глядя на катающегося на диване и ревущего господина фон Вейцеля, и наконец, уяснив суть происшествия, нахально заявил, что альбуцид не так уж страшен и, если не считать легкой рези в кишечнике, которая к вечеру пройдет, даже полезен как дезинфицирующее средство…