Военно-морские рассказы
Шрифт:
Этот самый Бадалка однажды сосчитал швартовную команду. Как? А очень просто.
Швартовались мы тогда в Севастополе. На Северной стороне. Там не то, что у Графской пристани — ни тебе зрителей, ни тебе помощников. Поэтому, швартовную команду приходилось заказывать заранее. По радио. Но не всегда они выходили в срок. Бывало, что прет корабль задом, ютовые уже выброски крутят, а на пирсе одна собака и та бродячая. Так было и в тот раз. Не в смысле, что собака на пирсе, а в смысле, что швартовать нас некому. Командир начинает потеть, орет на радистов, «...затребуйте еще... ...что вы тут мне
— На пирсе один человек швартовной команды, — говорит он.
Все сначала не поняли, притихли. Ну а Бадалка, с неумолимостью флотского хронометра, продолжал:
— На пирсе два человека швартовной команды, на пирсе три человека швартовной команды, на пирсе четыре человека швартовной команды...
Он считал и считал, а взволнованный командир, невозмутимый старпом и вся верхушка МЭОНа (куда ж их деть) никак не понимали зачем он это делает.
Когда Бадалка дошел до семи, старпом все-таки опомнился. Он уже протянул руку к «Лиственнице», как вдруг Бадалка сказанул:
— Автобус МЭОН на пирсе!
Тут командир сглотнул и сказал:
— Что?
А Бадалка ему и повторяет:
— Автобус МЭОН на пирсе!
Причем тут автобус МЭОН? Вы знаете? Командир тоже не знал и старпом не знал, но рассмеялся первым все-таки он. А потом, забрав у кэпа микрофон, сказал:
— Есть. И прекратите считать швартовную команду.
Бадалка прекратил, и мы пришвартовались.
А в Порт-Саиде, Бадалка во главе ютовой группы охранял нашу корму от злобных египтян. Его истошный вопль «Добро отдать кормовые?» был исполнен истинной страсти и явился, как этого и следовало ожидать, гласом вопиющего в пустыне.
Командир посмотрел на старпома, старпом пожал плечами и спросил у Падалки:
— А куда вы торопитесь?
На что Бадалка снова завопил:
— Да они уже ножи точат, наши швартовы резать!
Они — это египтяне, а швартовы у нас были пропиленовые, что весьма ценилось в тех краях. Не знаю почему. Все равно убрать их Падалке не разрешили.
А когда мы уже тронулись в путь по знаменитому Суэцкому каналу, вслед за лоцманом, на борт полезли местные торгаши. Идут по трапу, как по пустыне своей и плевать им на то, что корабль не какой-нибудь, а советский. А на советский корабль нога торгаша ступать права не имеет. Не имеет и все тут. Даже отдельно от тела. Потому как советский матрос — это, товарищи, особый матрос. Не дай бог увидит он, что предлагает египетский уличный торговец. В его родном Задрючинске такое не каждый председатель обкома имеет, а тут — негр предлагает. А это плохо. То есть, не то плохо, что председатель обкома не имеет, а то плохо, что негр предлагает. А это заставляет матросов думать. А зачем, скажите, нужен нам думающий матрос, а?
Бадалка и вся его ютовая команда гнать торгашей почему-то не стали. А командир, его зоркий глаз конечно же заметил непорядок на юте, поинтересовался:
— Кто там идет по трапу?
На что Бадалка ему ответил. Весьма лаконично.
— Два духа.
Командир не понял — то ли артиллерист перегрелся, то ли он, командир, вдруг обрел сверхестественные способности. Ни в то ни в другое как-то не верилось, поэтому кэп переспросил:
— Кто?
И Бадалка уточнил:
— Ну, два турка...
Командир приказал гнать посторонних, а старпом сказал:
— Александр Иванович, Турция была позавчера. Это Египет.
Так Бадалка узнал, что в Египте живут египтяне. А турки — они в Турции.
Когда мы швартовались во Владивостоке, эта труппа устроила такой спектакль...
Нет, все начиналось как обычно. Понемногу, понемногу нарастало напряжение, еще немного и кэпа, как обычно, прорвет. Все, прекрасно зная эту его особенность, принялись с удвоенным усердием выполнять свои должностные обязанности, желая оказаться где-нибудь подальше. Рядом с командиром оставался только невозмутимый старпом, у которого просто не было иного выхода. И вот, когда корабль идет, напряжение нарастает, Бадалка докладывает, командир бегает, старпом невозмутим, кэп внезапно запрашивает:
— Дистанция до судна слева по корме?
А «слева по корме» стояли у нас целых два судна. Одно — большое, научное, а второе — маленькое, даже слишком, зато называлось «Парис». Бадалка, коему кэп, собственно, и адресовал свой вопрос, попытался уточнить, мол, что именно вас интересует, товарищ командир? Так и сказал:
— До какого? До «Париса»?
Все! Это была именно та капля, которой не хватало, чтобы переполнить и без того полную рюмку командирского терпения. Услышав такой вопрос, бедный кэп подпрыгнул, будто его укусил кто сзади.
— До какого Парижа-а-а! — заорал он.
Этим воплем он ясно дал понять, что именно его интересует. Бадалка прикинул дистанцию и мы, наконец-то, смогли пришвартоваться. Но пар, скопившийся под роскошной командирской фуражкой, настоятельно требовал выхода. Он бурлил, шипел и иногда выплескивался сквозь плотно сжатые зубы. «Ну кого, кого?». Как назло мостик был пустынен. Разбежались все. Штурман неосторожно высунулся в дверь и в тот же миг был уестествлен.
— Это вы виноваты, — начал кэп. — Вы неправильно давали пеленги...
Штурман вяло оправдывался, пытаясь доказать, что на самом-то деле пеленги он давал правильно, но командир был исключительно настойчив. Чувствовалось, что драть штурмана он будет долго и обстоятельно. И не в пеленгах дело. Так все и было бы, если бы на мостик не вышел старпом. Верный офицерской дружбе, он принялся спасать товарища. Оглядевшись по сторонам, старпом сказал:
— А что, совсем неплохо стали.
Кэп снова подпрыгнул, зашипел как утюг, на который кто-то предательски плюнул и завопил на весь Тихий океан:
— А вы молчите-е-е! Когда будет у вас свой корабль, тогда и будете решать! — И дальше: — Гав! Гав! Гав!
И пока невозмутимый старпом взирал на бьющегося в истерике командира с высоты всех своих двух метров, штурман сумел скрыться.
А что было во Вьетнаме...
А во Вьетнаме мы тоже швартовались. В Камрани. Там течение у пирсов очень сильное, поэтому швартовка довольно сложна даже для опытных командиров. А наш — заранее обмочился. Возможно, именно поэтому швартовка нам вообще удалась. Не лучше чем обычно, но и не хуже. Стали. Привязались. И тут... «А где боцман? Где боцман, я вас спрашиваю?!».