Военные мемуары - Единство 1942-1944. Том 2
Шрифт:
И все же намерения союзных руководителей в отношении Франции держали дипломатов в состоянии хронической напряженности. Рузвельт упорно отрицал право нашего Комитета быть в период освобождения французской государственной властью. Англия позволяло своим дипломатам говорить, что она считает такую позицию Америки чересчур строгой, но тем не менее мирилась с ней. Если бы тут дело шло о терминологии, это нас нисколько не волновало бы. Но за этим отказом признать нас французской национальной властью в действительности скрывалось упорное желание президента Соединенных Штатов установить во Франции свой арбитраж. Я чувствовал, что практически могу сделать совершенно бесплодными его попытки посягнуть на нашу независимость. В подходящем случае Рузвельт мог бы в этом убедиться. Однако проволочки, вызванные его упрямством, мешали военному командованию заранее знать, с кем ему надо иметь дело в своих отношениях с французами. А кроме того, до последней минуты между нами и нашими союзниками происходили обострения и всякие неприятности, которых вполне можно было бы избежать.
Ведь
Президент из месяца в месяц держал этот документ на своем столе. А тем временем в Соединенных Штатах подготовлялось некое "союзное военное правительство" (АМГ), которому надлежало взять в свои руки управление Францией. В эту организацию нахлынули всякого рода теоретики, техники, деловые люди, пропагандисты - вчерашние французы, превратившиеся по своему новому подданству в американцев. Ни заявления, которые Моннэ и Оппено считали своим долгом делать в Вашингтоне, ни замечания, которые английское правительство направляло в Соединенные Штаты, ни настойчивые просьбы Эйзенхауэра, с которыми он обращался в Белый дом, не вызывали никакого движения воды. Но так как необходимо было прийти к какому-нибудь заключению, Рузвельт решился наконец дать Эйзенхауэру указания, в силу которых высшая власть во Франции должна принадлежать главнокомандующему. На основании своих прав ему надлежало по собственному усмотрению выбрать французскую власть, а ей - сотрудничать с ним. Вскоре мы узнали, что Эйзенхауэр умолял президента не возлагать на него этой политической ответственности и что англичане не одобряли такой произвольной системы. Но Рузвельт, подправив в мелочах свою инструкцию, оставил в силе ее суть.
По правде сказать, намерения президента напоминали мне грезы Алисы в стране чудес. В Северной Африке, в обстановке куда более благоприятной для намерений Рузвельта, он уже попробовал было провести ту политику, которую задумал осуществить во Франции. Из его попытки ничего не вышло. Мое правительство пользовалось на Корсике, в Алжире, Марокко, Тунисе, Черной Африке независимой властью; люди, на которых Вашингтон рассчитывал, надеясь воспрепятствовать этому, сошли со сцены. Никто уже больше и не вспоминал о соглашении Дарлана - Кларка. Национальный комитет признал его недействительным, а я во всеуслышание заявил с трибуны Консультативной ассамблеи, что в глазах Франции его и не существовало. Однако провал политики Рузвельта в Африке все же не рассеял его иллюзий, о чем я сожалел как с точки зрения его интересов, так и с точки зрения наших отношения. Но я был уверен, что о применении его проекта в метрополии нечего и думать. Союзники не нашли бы во Франции иных министров и иных чиновников, кроме тех, которых я назначил. Не нашли бы они и иных французских войск, кроме тех, которые свои главой признают меня. Без всякого сомнения, я мог бы сказать генералу Эйзенхауэру: действительную силу будет иметь ваша договоренность только с теми людьми, которых я укажу.
Впрочем, Эйзенхауэр и сам так думал. Он заявил об это 30 декабря, когда пришел ко мне перед своей поездкой в Вашингтон, откуда он должен был вылететь в Лондон для приготовлений к высадке союзных войск во Францию. "Меня неблагожелательно настроили в отношении вас, - сказал он.
– Теперь я признаю свое мнение ошибочным. В предстоящей битве я буду нуждаться не только в помощи ваших вооруженных сил, но также и в содействии ваших должностных лиц и в моральной поддержке со стороны населения Франции. Словом, мне нужна ваша помощь. Я пришел просить вас об этом".
– "В добрый час, - ответил я.
– Вы настоящий человек! Ведь вы способны сказать: я был неправ".
Мы заговорили о той неопределенности, в какой все еще пребывал вопрос о необходимом сотрудничестве во Франции между нашими властями и военным командованием. Эйзенхауэр не скрыл от меня, что это его очень беспокоит.
"Но помимо принципов, - сказал он, - есть еще реальные факты. Могу вас заверить, что, какую бы позицию мне
"Именно французские войска должны отвоевать столицу Франции, - заметил я.
– И для этого нужно только вовремя перебросить в Англию одну французскую дивизию, о чем мы, французы, и просили вас". Эйзенхауэр согласился.
С приближением срока высадки (май - июнь), намеченного штабами, англичане проявили желание вывести политическую проблему из тупика, в котором она оказалась. Черчилль решил взять на себя роль маклера, намеревающегося согласовать претензии Рузвельта и протесты генерала де Голля. Но так как у американцев был подавляющий перевес в силе и в средствах рекламы, усилия премьер-министра вскоре свелись к тому, чтобы заставить меня удовлетворить требования Рузвельта.
В начале января ко мне явился Дафф Купер и сказал: "Вы знаете, что Черчилль заболел, возвращаясь из Тегерана. Его перевезли в Марракеш. Он очень хотел бы увидеться с вами, но по состоянию здоровья не может никуда двинуться. Не согласитесь ли вы навестить его?" Было бы естественно, если бы английский премьер-министр, находясь на французской территории, нанес визит главе французского правительства. Однако из уважения к особе Черчилля и считаясь с обстоятельствами, я отправился к нему и 12 января был у него на завтраке. Он уже почти выздоровел. Мы с ним долго беседовали - в первый раз за полгода. При разговоре присутствовали Дафф Купер, лорд Бивербрук [92] и Гастон Палевский.
92
Бивербрук Уильям Максуэлл Эйткен (1879-1964), лорд, английский политический деятель, крупный предприниматель, создал крупный газетный концерн, член Консервативной партии; в 1918 и 1940-1945 член правительства; возглавлял английскую делегацию на Московском совещании 29 сентября - 1 октября 1941.
– Прим. ред.
Премьер-министр говорил оживленно и горячо, усердно расписывая выгоды, какие мне даст мое согласие с намерением президента. В общем все сводилось к тому, что я должен признать первенство Рузвельта во французских делах под тем предлогом, что он публично занял определенную позицию, а потому не может от нее отказаться, да, кроме того, взял на себя определенные обязательства в отношении некоторых французских сановников, скомпрометированных сотрудничеством с Виши, и должен эти обязательства выполнить. Перейдя к конкретным фактам, Черчилль посоветовал мне уже сейчас приостановить подготовку процесса над Фланденом, Пейрутоном и Буассоном. "Я ознакомилея с материалами по делу Фландена, - сказал мне Черчилль.
– Против него нет ничего серьезного. А раз он находится в Северной Африке, это доказывает, что он порвал с Виши. Что касается Пейрутона, он приехал в Алжир, чтобы занять пост губернатора по приглашению президента Соединенных Штатов. Буассону президент когда-то гарантировал, что он сохранит свое место, а я велел передать ему: "Сражайтесь хорошенько, а об остальном не заботьтесь!" Черчилль назвал прискорбным то обстоятельство, что генералам Жиро и Жоржу пришлось выйти из состава французского правительства. "Ведь первого, - сказал он, - выбрал сам Рузвельт. А второго пригласил сюда я." Послушать Черчилля, так сразу стало бы ясно (если кто раньше этого не знал), что президент Соединенных Штатов и английский премьер-министр считают Францию своей вотчиной, где они могут распоряжаться как им угодно, а генералом де Голлем они недовольны главным образом из-за того, что он не хочет с этим мириться. Я весьма любезно ответил Черчиллю, что интерес к нашим внутренним делам, который проявляют Черчилль и Рузвельт, является в моих глазах доказательством начавшегося возрождения Франции. И поэтому, не желая их разочаровывать, я не хочу допустить революционных волнений в моей стране, а волнения произойдут неизбежно, если не будет совершено правосудие. Я не желал зла ни Фландену, ни Пейрутону. Что касается Фландена, я не отрицал его ценных качеств и благих намерений. Не забывал я также, что Пейрутон оказал услугу объединению наших сил, предоставив свою радиостанцию в мое распоряжение, когда я прибыл в Алжир. Но я считаю, что ради интересов нации они оба должны ответить в Верховном суде за свои действия в качестве министров Виши. Назначение Буассона генерал-губернатором зависело только от его начальства. Входят или не входят в состав моего правительства генералы Жиро и Жорж - это уж мое дело. Я буду и впредь следовать по тому пути, которым шел до сих пор, - по пути независимости, так как убежден, что это лучше всего не только для государства и для нации, за которые я несу ответственность, но также и для наших союзников, с которыми я связан.
Для того чтобы разрядить атмосферу, я пригласил Черчилля произвести на другой день вместе со мной смотр гарнизону. Он охотно согласился. Церемония смотра состоялась и вызвала восторг населения Марракеша. Для толпы любопытных, собравшихся тут, да и для любых зрителей в любом другом месте, для всех людей, которые видели бы перед собою эту картину, не ведая ничего о ее изнанке, раз Черчилль и де Голль появились вместе и стоят бок о бок, это значит, что вскоре союзные армии двинутся вместе добиваться победы - а это самое главное. Я сказал это премьер-министру, и мы с ним пришли к выводу, что, в конце концов, толпа зрителей была тут совершенно права.