Военные приключения. Выпуск 1

Серба Андрей Иванович

Если бы он понимал тогда, что эти бумаги были не что иное, как коносаменты — документация на дорогостоящие грузы, отправленные еще до войны морем и хранящиеся в нейтральных портах, на складах. Больших денег стоило все это добро, очень больших. И более опытный приятель, и странный человек, которого они поймали, когда были в патруле, куда то пропали в ту же ночь, а Дымша остался лежать на земле с простреленным бедром. Хорошо еще, что у приятеля дрогнула рука, а пана Алоиза не подвела реакция, он вовремя бросился в сторону: иначе прострелили бы череп. Рассказывать что-либо об этом случае было бесполезно.

Потом, много лет спустя, читая газету, Дымша увидел знакомую фамилию — его бывший приятель, у которого дрогнула

рука, жил в одной африканской стране и, судя не всему, чувствовал себя распрекрасно, поскольку владел множеством движимого и недвижимого имущества. О странном человеке, несшем сумку с бумагами, газета ничего не писала, и Дымша, поразмыслив, заключил, что второй раз рука у его «приятеля» не дрогнула.

Ах, если бы вовремя понять, что жизнь, хотя и очень редко, все же дает шанс выбрать: жить лучше или быть лучше! Теперь пан Алоиз шанса своего не упустит! Нет, не упустит. Он согласен разделить с Ругге то, что знает полковник Марчевский, чтобы выгоднее продать эти знания. Желающие найдутся, главное — убрать всех конкурентов, даже потенциальных.

Снова мелькнула в кустах фигура Тараканова, приближенная сильной оптикой. Жилистый мужчина, сухощавый, но крепкий. Вон как ловко двигается по болоту, умело используя складки местности, быстро перебегая от куста к кусту, перепрыгивая с кочки на кочку.

Дымша и сам мог бы сделать то же самое, но предпочитал корчить из себя человека немощного, но незаменимого специалиста по интересующим Ругге районам, как, на польский манер, привык называть пан Алоиз районы, куда планировалась заброска немецкой агентуры.

Что это? Дымша даже протер глаза, опустив бинокль, однако вновь быстро поднял его, впившись взглядом в тропинку, петлявшую по краю болота на сопредельной стороне.

Да, по ней шел наряд русских пограничников. Правда, без собаки, но парни молодые, подтянутые, пан Алоиз хорошо знал им цену — такие служили не за страх, а за совесть, впрочем, все русские одинаковы.

Он поднес к губам серебряную свистульку, намереваясь подать сигнал тревоги — закричит громко три раза птица, мало ли их тут, русские пограничники даже не обратят на это внимания, — но движение его руки невольно замедлилось. А вдруг это еще один шанс — шанс навсегда, и вполне безболезненно избавиться от Тараканова, все больше и больше входящего в доверие к Ругге и, словно ненароком, отодвигающего его, Дымшу, на второй план?! Кто докажет, что русские не сидели в засаде или что не появились внезапно. А может, Тараканов сам перебежал к ним — ушел на ту сторону и больше не вернулся. Откуда Дымше знать, как развернулись события в глубине русской территории, — не расскажут же об этом русские пограничники: у абвера нет среди них агентов. Немецкая погранохрана — гренцшутцен — этот участок почти не патрулирует, кроме заранее оговоренных дней и часов, чтобы русские не заподозрили недоброго, заметив их отсутствие. Кто узнает, как было на самом деле?!

Тараканов просто так не дастся — у него есть пистолет. Все одно — или его убьют в перестрелке или захватят и уволокут к себе русские в зеленых фуражках. Если убьют, то сразу все, а если нет — кто же его отдаст обратно? Русская контрразведка? Черта с два!

И Дымша не донес до рта мундштук серебряной свистульки, а только плотнее прижал к глазам окуляры бинокля.

…Сердце прыгнуло и упало куда-то вниз. Словно разом оборвалась важная нить, державшая его на положенном месте.

Тараканов застыл, сжимая в заледеневших от нервного напряжения и холодной болотной воды пальцах шероховатую, грубо вытесанную слегу. Что делать? Бежать — куда? Спрятаться — где? Почему Дымша не подал сигнала тревоги, ослеп или… Или не сделал этого намеренно?! Хорошо, что он сам успел заметить русских пограничников, идущих по краю болотины. Заметил, но куда деваться?

Решение пришло само собой. Отступив на шаг в сторону от мелкого

места, Тараканов начал погружаться в холодную болотную воду. Быстро опускаться было нельзя — услышат всплеск, но и тянуть — смерти подобно. Противная, осклизлая от уже успевшей появиться ряски, кажущаяся какой-то жирной болотная вода начала подниматься но его телу. Затекла в сапоги, сразу ставшие странно тяжелыми и очень просторными. Дошла до пояса, поползла мертвенным холодом выше, под сердце; вот она уже у горла, около губ. Да это не вода поднимается к его лицу, а сам он опускается в нее, рискуя оскользнуться, попасть и трясину, из которой уже никогда не выбраться. Просто счастье, что его прикрывает куст, широко раскинувший над водой ветви.

Сколько придется просидеть в вонючей жиже? Пять минут, десять, полчаса? Шаги пограничников все ближе и ближе. Заметят? Или судьба будет сегодня благосклонна к нему и удастся выпутаться? Ну, погоди, пан Алоиз!

Левую ногу начала сводить судорога. Тараканов невольно приоткрыл рот, искривленный гримасой боли, и тут же хлебнул тухлой воды. Пришлось проглотить, протолкнуть ее вместе с криком внутрь себя, корчась от корежащей ногу судороги.

За что такие мучения, за что? Так недолго и утонуть среди чахлых кустов и редких деревьев, только пойдут пузыри, да вспорхнет с соседнего куста испуганная птица. Послать все к черту, закричать, позвать на помощь? Но тогда конец всему! Нет, терпеть, стиснуть зубы и терпеть, терпеть!

Сколько прошло времени? Кажется, уже целую вечность он сидит, опустившись по ноздри в ледяную, зловонную воду, схватывающую тело стальными обручами. Хоть бы пронесло, хоть бы не заметили, скорее бы ушли отсюда. Что им, нечего делать, кроме как медленно идти вдоль границы? Все, не осталось сил, кажется, что весь ты, до последней жилки, сведен судорогой, терзающей мышцы.

Краем глаза увидел спины: удаляющегося пограничного наряда. Заставил себя просидеть в воде еще несколько минут и только потом медленно поднялся, опираясь на слегу. Вода расступалась неохотно, стекая с него ручьями и звонко капая с намокшего маскировочного костюма. Ухватившись рукой за ветви куста, постоял, жадно дыша полной грудью. Пойти обратно или двигаться вперед? Решившись выбраться на берег, скользя подошвами мокрых сапог, бросил слегу в кусты и, пригибаясь, побежал к темнеющей роще.

Найдя густые заросли кустов, нетерпеливо рвал завязки маскировочной куртки, стягивал сапоги, выливая из них воду. Оставшись в одним белье, отжал всю верхнюю одежду, потом шерстяное белье. Поднес к уху наручные часы — как ни странно, они шли. Одевшись, направился дальше, пытаясь согреться быстрой ходьбой. Вскоре от его плеч пошел легкий парок. Выглянувшее солнце начало припекать, но все равно непросохшая одежда была тяжела и неприятно облепляла тело.

Вскоре он вышел на сухое место, заросшее чахлым ельником. Чутко прислушался — только ветер шумел в кронах деревьев, да где-то далеко стучал дятел по сухой доске. Стоять на ветру не хотелось — можно вконец застудиться, и Тараканов забрался в гущу ельника. Приложив руки ко рту, крикнул громко и протяжно, подражая крику выпи. Раз, другой, третий… Снова прислушался. Справа раздался шорох. Владимир Иванович присел, достав парабеллум. Тяжесть оружия в руке придала спокойствие, уверенность, потерянные за время страшного сидения в болотной жиже.

Раздвинув еловые лапы, на полянку выбрался средних лет человек в длинном брезентовом плаще, темно-синей кепке и охотничьих сапогах. Остановился, повертев головой, словно кого-то высматривая.

Тараканов, не убирая оружия, тихонько окликнул его:

— Сова!

Мужчина вздрогнул и быстро сунул руку в карман.

— Не глупите! — немного громче прикрикнул Тараканов, выходя на открытое место. — За вами никто не увязался?

— Нет… — Сова вытер потный лоб, сдвинув на затылок свою кепку. — Напугали вы меня…