Военные приключения. Выпуск 1
Шрифт:
Что же произошло с Ксенией? Неужели они все-таки выследили ее, арестовали и пришли на место встречи, устроив засаду. Предать она не может, в этом Волков был убежден. Значит, выследили! Бедная девочка — первое задание оказалось для нее последним. Уцелел ли Гунн? Теперь все надежды на него…
Собачий лай раздался где-то справа. Надо поторапливаться. Ноги заработали еще быстрее. На мгновение почудилось, что он бежит на тренировочном кроссе, по Измайловскому парку, по тропинке под лиственницами, которые, как рассказывали, посажены еще Петром I.
Внезапно он понял, что к костелу ему не успеть, как ни торопись. Если бы не выследили
Ревизка! — мелькнуло в мозгу. Сторож однажды показывал ему эту сделанную для проверок дренажных коллекторов дыру, в которую можно протиснуться. Но есть ли там проход под костел и еще дальше, в тот небольшой коллекторный зал, где ждет его Семенов?
Риск? Но что остается делать? Остановиться и принять бой или попытаться уйти через ревизионный колодец, так, кажется, он правильно называется. Колодец где-то здесь, неподалеку от ручья.
Резко повернувшись, Волков бросился в сторону. Скорее, скорее! Вот низина, заросшая лопухами и медуницей. Сыро, чавкает под ногами. А если в колодце стоит вода?!
Лай собак был уже явственно слышен, когда он наконец отыскал бетонную опалубку узкой трубы без крышки. На дне темнела стоялая вода, в лицо пахнуло зловонием. Опустив ноги, он взглянул на солнце и, больше не раздумывая, соскользнул по трубе в темноту.
…Проводник оттащил упирающегося пса от узкой бетонной трубы, вросшей в землю среди зарослей болотных трав.
— Что там, ефрейтор? — офицеру не хотелось пачкать сапоги в грязи, он стоял на пригорке, наблюдая, как солдаты рыщут вокруг.
— Наверное, крысы! — воротя нос от идущего из трубы зловонного запаха, ответил солдат. — Ну! — прикрикнул он на собаку.
— Киньте туда гранату… — закуривая сигарету, приказал офицер. — На всякий случай. В эту трубу можно пролезть?
Ефрейтор заглянул в узкий колодец, с сомнением покачал головой. Отцепив от пояса противопехотную гранату на длинной ручке, он кинул ее в трубу и отбежал, потянув за собой собаку.
Глухо ухнуло. Вылетели наверх комья грязи.
…Бютцов устал ждать. Во рту было сухо, словно насыпали на язык наждачный порошок. Нестерпимо болела раненая голова, мелко подрагивали пальцы, сжимавшие цевье винтовки.
Зато он сделал для себя немаловажное открытие — в костеле была засада. Он сумел заметить, как раз-другой мелькнули в проемах окон тени, блеснул металл оружия.
Кто там мог быть? Только люди Бергера — Клюге и Канихен. Они наверняка во всех подробностях доложили ему о прогулке к сожженной деревне. Обер-фюрер
Пожалуй, впервые он страстно желает, чтобы его враг сумел обойти расставленные западни и убраться подобру-поздорову. Если даже будет так, то его хозяева не станут трубить в трубы, бить в барабаны и сообщать по радио об успехах. Разведки молчат, молчат даже тогда, когда проходят многие десятилетия. Молчат как о поражениях, так и об успехах. Все уйдет с Таракановым, если уйдет он сам.
Уйдет? Стоит присмотреть за краем оврага на русской стороне. Может быть, Владимир Иванович агент именно русской разведки, а не английской? Черт возьми, теперь-то какая разница? Мысли и так путаются, болит рана на голове, а солнце словно хочет выжечь на ной узоры. Конрад приник глазом к окуляру оптического прицела и повернул ствол винтовки в сторону границы. Вот кусты бузины, край оврага. Надо поправить прицельную рамку, прикинуть отклонение пули. Теперь готово.
Сколько он уже лежит здесь, на солнцепеке? Час, два? Время как бы потеряло свой смысл и сгустилось в липкую массу, тянущуюся, как осклизлый след за ползущей улиткой…
Но что это? Над краем оврага появилась чья-то голова, потом плечи. И вот уже виден по пояс человек в знакомом сером ватнике. Фон Бютцов подобрался, пошире раскинул ноги, словно лежал на учебном стрельбище, приник щекой к прохладному дереву приклада винтовки, положив палец на спусковой крючок. Ему явственно представилось, как в желтой гильзе патрона дремлет зеленовато-серый порох, готовый вспыхнуть от удара бойка по капсюлю, и сжатые газы вытолкнут из невообразимо длинного ствола с блестящими полями нарезки пулю. В ней, этой пуле, его будущее, его спасение.
Человек в сером ватнике встал на краю оврага, наклонился, подавая руку и помогая подняться другому мужчине, мокрому, грузному, с немецким автоматом в руке, Тараканов!
Конрад не видел его лица, но ему это было уже не нужно. Он узнал бы этого человека среди тысяч других хотя бы потому, что его, да, именно его, предпочла женщина, которая так нравилась Бютцову, являясь к нему в сновидениях.
Палец эсэсовца, лежавший на спусковом крючке, начал медленно двигаться, выбирая свободный ход.
Вот Тараканов встал во весь рост на краю оврага. Еще мгновение, он скроется следом за мужчиной в сером ватнике среди разросшихся зеленых кустов бузины. Выстрел!
Тараканова словно стегнули стальным тросом по пояснице. Он неестественно переломился пополам и рухнул на спину.
Больше Конрад фон Бютцов ничего не успел увидеть. Приклад винтовки стукнул его при отдаче по щеке. Он потерял сознание от боли.
Летит, летит по яркому, голубому небу тонкая, серебристая паутинка; золотом отливает наряд дубков, а спину пригревает уходящее тепло бабьего лета. Наверное, еще держится в лесу ежевика — поздняя осенняя ягода, почти черная, сладкая, висит она бусинками на колючих, клыкастых веточках. По опушкам есть и румяная, спелая брусника, мелькает красными пятнами в желтеющей траве, а над ней пурпуром пылает в сумраке леса шалфей… Почему-то тянутся косматые туманы, а из них выплывает встревоженное лицо Павла Романовича Семенова. Губы его шевелятся, а слов не разобрать: мешает ветер-листобой, сносит их в сторону.