Военные приключения. Выпуск 4
Шрифт:
Лязгнул засов, дверь камеры отворилась, и два эсэсовца небрежно швырнули на солому окровавленного человека. Когда охранник замкнул камеру, Георге подошел к новому узнику поближе и только теперь рассмотрел, что это русский солдат. Он был без сознания.
«Вот сволочи!» — зло обругав про себя эсэсовцев, Виеру подложил раненому под голову побольше соломы, осторожно повернул его набок и принялся искать место ранения. Нашел с трудом — гимнастерка и нательная рубаха были заскорузлыми от засохшей крови и висели лохмотьями. С удовлетворением отметив,
Не мешкая, он снял свое белье, порвал его на бинты, как сумел, промыл водой тело вокруг ран и хорошо перебинтовал спину и грудь русского солдата. Тот не приходил в себя. Георге приложил ухо к груди раненого, прислушался; русский дышал тяжело, сердце стучало сильно и гулко.
«Доктор нужен, — тревожился Георге, прикладывая мокрую тряпицу к голове русского. — Лихорадит…»
Виеру решительно направился к двери камеры и принялся стучать кулаками в почерневшие от времени дубовые доски.
— Тебе чего?! — рявкнул сквозь зарешеченное окошко в двери охранник.
— Доктора позови! Умрет человек.
— Пусть сдыхает, это не мое дело! А тебе советую больше не стучать, паршивец, иначе… — охранник недоговорил, но выражение его лица было красноречивым.
— Сам ты!.. — ощетинился Георге, сжимая кулаки.
Немец в ярости рванул засов, но благоразумие взяло верх: с силой закрыв окошко и бормоча себе под нос угрозы, он удалился.
— Во-ды… — прошептал, не открывая глаз, русский солдат. — Пи-ить…
— Что? — обрадованно подскочил к нему Георге. — Чего ты хочешь?
Сообразив, что по-русски он знает только несколько слов из солдатского разговорника — «Рюки вэрих», «Цтой», «Зидавариси плэн», «Биуду стрэлиц», — Георге в отчаянии пытался угадать, что говорит русский.
— Во-ды… Во… А-а-а… — застонал русский.
«Может, воды?» — бросился Виеру к бачку возле двери, нацедил полную кружку и, осторожно приподнялся понемногу вливать воду в запекшиеся губы. Русский глотнул раз, другой, затем жадно припал кружке и осушил ее до дна; бессильно откинувшись на солому, он некоторое время лежал неподвижно, словно собираясь с силами, потом открыл глаза и посмотрел на обрадованного Георге.
— Где… я? — слова прошелестели, как легкое дуновение ветерка.
— Я солдат! — ударил себя в грудь Георге. — Понимаешь, солдат. Румын я! Георге Виеру.
— Что… со мной?
— Я Георге Виеру, румынский солдат! Ру-мы-ни-я, — по слогам выговорил Георге.
— Румын… — наконец понял раненый и в изнеможении закрыл глаза. — Плен…
На этот раз и Георге понял, что сказал русский, но свою радость по этому поводу выражать не стал — молча присел рядом с ним и тяжело вздохнул…
Перед обедом звякнуло окошко, и в нем показалось лицо какого-то офицера, судя по фуражке: Георге сделал вид, что не заметил его — закрыл глаза и притворился спящим.
— Господин
— В другую камеру, — приказал офицер.
— Некуда, — заупрямился охранник. — Полчаса назад получили новую партию, все забито под завязку.
— Ладно, черт с ними, — выругался офицер. — Здесь места всем хватит. Русские, румыны — все равно…
Когда за Алексеем захлопнулась дверь камеры, его тут же сжали в объятиях.
— Живой!! — Татарчук, несмотря на синие круги под глазами и засохший порез на щеке, засиял как новая копейка. — Живой… — гладил Маркелова, словно маленького ребенка.
— От бисови очи… — ворчал похожий на оборванца Пригода, смахивая украдкой счастливую слезу.
Степан Кучмин молча ткнулся лицом в грудь Маркелова и отошел в глубь камеры.
— Колян… плох, — негромко молвил, не глядя на старшего лейтенанта.
Ласкин, успокоенный присутствием товарищей, лежал в полузабытье, изредка постанывая.
— Ласкин, ты меня слышишь? — склонился над ним Маркелов.
Ласкин открыл глаза, затуманенные болью, и, увидев Алексея, попытался улыбнуться.
— Ко-ман-дир… — прошептал с трудом и снова прикрыл веки.
Маркелов стиснул зубы и отвернулся; на глаза ему попался Георге, который скромно примостился в углу камеры.
— А это кто? — спросил у Татарчука.
— Капрал румынский.
— Подсадка? — шепнул старшине на ухо Маркелов.
— Не похоже. С какой стати?
— А вот с какой… — старший лейтенант отошел в другой конец камеры. — Идите сюда, — и рассказал разведчикам о предложении полковника Дитриха.
— Вот фашистская морда! — Татарчук даже задохнулся от ненависти. — За кого нас принимает…
— Что теперь? — пытливо посмотрел на Маркелова Степан.
— Поэтому и хотелось вас всех увидеть. Может, в последний раз…
— Э-э, нет, командир, — Татарчук упрямо тряхнул головой. — Рано хоронишь и себя, и нас. Подумаем.
— Тут и думать нечего… — Кучмин оглянулся на Георге, который прислушивался к их разговору. — Слушает. Эй, парень! Подойди сюда.
— Не понимаю, — растерянно развел руками Георге. — Только по-немецки.
— Что он говорит? — поинтересовался Татарчук.
— Я разбираюсь в румынском так же, как и ты, — ответил ему Кучмин. — Может, знает немецкий язык?
— Поговори с ним, — поколебавшись, сказал Маркелов, решив, что терять уже все равно нечего.
— Подойди сюда, капрал, — позвал Степан Виеру еще раз, уже по-немецки.
— О-о! Как хорошо! — обрадовался тот. — Господин знает немецкий!
— Какой я тебе господин! — возмутился Степан. — Господа нас в эту камеру посадили. Расскажи нам, кто ты и как сюда попал?
Пока Георге сбивчиво рассказывал о своих злоключениях, Маркелов, глядя на его открытое, довольно симпатичное лицо, пытался уловить в голосе хотя бы одну фальшивую нотку, но тщетно — судя по всему, капрал говорил правду.