Военные приключения. Выпуск 7
Шрифт:
Ивана и Антипа вели долго. Позади остались военные порядки поляков, затихли в отдалении крики и возбужденные голоса.
Когда они вошли в рощу, Крашенинников невольно вздохнул полной грудью: он с детства любил запах зимнего леса. Все, что удалось пережить–переделать за последние дни, навалилось вдруг свинцовой усталостью. Разгром вражьих складов, стычки с арьергардными отрядами… Красный петух тоже доставил полякам немало беспокойства. «И — пожары, пожары, пожары на святой деревянной Руси», — мысленно повторял он слова, невесть откуда
— Пошевеливайся, скотина! — крикнул угреватый и ткнул его копьем в спину. Крашенинников даже не глянул на него, только шагу прибавил, хотя острый наконечник пронзил ветхую одежонку и больно кольнул спину. Теперь–то, однако, не все ли равно?..
Оба пленника не смотрели по сторонам, хотя зимний лес был чарующе красив. Ели и лиственницы держали на раскинутых лапах ветвей шапки пушистого снега. Безмолвие, царившее в роще, казалось почти осязаемым.
Крашенинников обратил внимание на дорогу, по которой их вели. Широкой она была — шесть копей могли проехать здесь в ряд. Зачем такое понадобилось? Еще одно подтверждение сведениям, которые они получили от пленного поляка. Вдоль дороги–времянки лежали поваленные деревья: казалось, буря над ними покуражилась. Посреди дороги шла глубокая борозда, словно тащили по ней волоком что–то необычайно тяжелое. А в остальном дорога как дорога: конские яблоки, следы копыт и сапог — следы вражеского нашествия. Сколько повидал их Иван, гуляя с Антоном но тылам!
Не обращая внимания на окрики конвойных, Иван внимательно смотрел теперь по сторонам, словно что–то разыскивая. Антип глядел тоже, но Крашенинников первым узрел огромную махину, высившуюся в стороне от дороги. По форме она отдаленно напоминала холм с удлиненной и заостренной верхушкой. Видно, это и есть та самая Трещера, которая успела принести защитникам крепости столько бедствий. Разглядеть ее подробнее не удалось — пищаль со всех сторон была обложена срубленными ветками и даже целыми деревьями.
— Видишь? — показал глазами Иван.
Антип кивнул.
С широкого тракта они свернули на узенькую, еле заметную тропку и вскоре добрались до офицерской палатки, верх которой был припорошен снегом, отчего она казалась сказочным теремом.
Солдат откинул полог. Ратник, опознавший в Иване «летающего московита», так толкнул в спину пленника, что тот, не удержавшись, рухнул на пол. Затем поляки впихнули в палатку и Антипа.
Весело переговариваясь, конвойные расселись где попало, потирая озябшие руки.
— Начнем, пан, пленников допрашивать? — угодливо спросил угреватый.
— Не лезь не в свое дело, — отрезал высоченный плечистый ратник, и угреватый стушевался.
Воин прошелся по тесному помещению–времянке. Здесь было немного теплее, чем снаружи, — по крайней мере, плотная материя спасала от сырого пронзительного ветра.
Посреди палатки стояла черная жаровня с давно остывшими углями.
— Распалить бы огонек, — сказал ратник, задумчиво глядя на
Он чувствовал себя героем дня. Еще бы! Сумел опознать в этом оборванце лазутчика московитов. Наверняка за это последует награда, а может быть, и повышение в чине.
Он подошел вплотную к поднявшемуся с пола Крашенинникову и долго смотрел ему в глаза, наслаждаясь полной властью над этим дьявольски ловким и сильным парнем, из–за которого у него после вылазки русских было столько неприятностей.
— Я не обознался? — вкрадчивым голосом спросил ратник. — Быть может, мои глаза обманывают меня?
— Не обманывают, пан.
— Не отпираешься, славно. Люблю храбрых, — продолжал ратник. — А как зовут тебя?
— Иван.
— Врешь небось. Это нехорошо, — проворчал ратник. — Все у вас тут, в Московии, Иваны,
Иван молчал.
— Ну?
— Больше я ничего не скажу, — произнес Крашенинников твердо.
— Скажешь. Все скажешь! И дружок твой заговорит, — сжал кулаки ратник. — Связать обоих! — крикнул он конвойным.
Те продолжали сидеть.
— Кому сказано? — повысил голос ратник.
Двое, что–то проворчав, поднялись с мест и нехотя подошли к пленным.
— Нечем вязать, — сказал один конвойный. — Веревок нет.
— Бее учить вас! Пояса снимите да скрутите московитов! — прикрикнул ратник, чувствовавший себя почти офицером.
Конвойные, переговариваясь по–польски, принялись связывать пленных.
Ратника обуяла жажда деятельности. О, он покажет, на что способен!
— Что стоишь как пень? — обратился он к угреватому.
— Что прикажете?
— Жаровню разжигай. Сами погреемся, да и гостей дорогих погреем, — осклабился верзила.
Угреватый добыл из кресала огня, затем, став на колени, принялся раздувать угли. Между тем конвойные крепко связали русских.
Сбегав наружу, угреватый принес еловых веток, наломал их и положил на уголья. Ветки начали потрескивать, в палатке запахло дымом и смолой.
— Начнем с тебя, хлоп, — ткнул ратник в грудь Крашенинникова. — После вылазки тебе удалось улизнуть в крепость, я видел это собственными глазами. Так? Так, — продолжал он, не дожидаясь ответа от пленника. — Из монастыря выхода пет. Как ты здесь очутился? Ну? Молчишь? Память отшибло? Ладно, сейчас развяжем твой поганый язык.
Ратник нагнулся к жаровне, вытащил из нее пылающую ветку и несколько раз ударил ею наотмашь Ивана по лицу.
— Ну?!
Иван усмехнулся.
Обозленный воин отбросил чадящую ветку и с кулаками набросился на Крашенинникова. Мучительно стараясь разорвать стягивающие его путы, тот упал, а враг принялся топтать его коваными сапогами, приговаривая:
— Ты у меня заговоришь!
Неожиданно неподалеку что–то оглушительно грохнуло, почва заходила ходуном. Истязатель остановил занесенную ногу, лицо его расплылось в улыбке: