Военные приключения
Шрифт:
Скандал на птицеферме
Минут пятнадцать после того, как все ушли, Андрей Почуйко честно сидел у телефона. Потом он стал присматриваться к молчаливому Лазареву, который обстругивал колодяшку и, наконец, не выдержал:
— Ну як же так можно — рыба на солнце лежит, а я туточки?
Лазарев спрятал улыбку и смолчал.
— Я не знаю, товарищ лейтенант, ну як то можно — це ж продукты гинут. Государственное, можно сказать, достояние, а вы улыбаетесь.
— Так приказ же, Андрей, приказ, — стараясь быть серьезным, ответил Лазарев.
Он единственный, кто знал о замысле Пряхина. Старшина, чтобы не волновать больного учителя, у которого нога все распухала и опухоль эту пробивали сплошные кровоподтеки, рассказал ему о своем замысле.
— А шо приказ, — меланхолично рассуждал Андрей. — Приказ он есть приказ. Точный, ясный. «Вам, товарищ Почуйко, дежурить у телефона и действовать в зависимости от обстановки». Вот! В зависимости! А обстановка какая? Рыба гниет — вот и вся обстановка.
— Так ведь тревога, Андрей.
— Ну так шо, шо тревога. Ну шо? А ничего! Хоть бы и война. Сказано — действовать в зависимости от обстановки, а на войне что, разве йисты не нужно? Хай, значит, враг питается, жир под кожу набирает, а я, как той фазан, на силке буду сидеть та живот ремнем подтягивать?
Почуйко то замолкал, ожесточенно раскуривая цигарку, то в перерывах обстоятельно исследовал обстановку и свои возможности. Чем быстрее солнце катилось к западу, тем труднее ему было сидеть.
— До ночи посидим, а там якась зараза всю рыбу схамает. Ей-богу, схамает, та еще и спасибо не скажет. «Бачите, прогавкает, яки дурни в тайгу пришли — свое добро раскидают».
И когда он представил, что рыба может исчезнуть, он не выдержал:
— Ну, мне вся обстановка ясная. Посидите, товарищ лейтенант, у телефона, а как кто меня спросит — скажете, до ветру пийшов. На одной ноге це дило хлопотное. А я смотаюсь.
Никто не тревожил пост, и Андрей дважды ходил к реке, перетащил всю рыбу и, видно, не только устал, но и намял ногу. Как только рыба оказалась на месте, он загрустил…
Николай Иванович и Андрей топором рубили рыбьи хвосты и головы, потом острыми ножами разрезали почти бескостные розовые тушки на две половинки — пластовали. Требуху и молоки выбрасывали, а тяжелые, полные золотисто-оранжевых шариков икряные мешки откладывали в сторону. Ни бочек, ни чанов для засолки рыбы у них не было. Лазарев опорожнил один из ящиков с продуктами, замазал уголки и швы самой обыкновенной глиной, уложил в него распластованную рыбу и пересыпал солью.
— Горбуша сама даст сок, просолится, и тогда мы повесим ее вялиться. Такие балычки получатся — пальчики оближете!
Андрей Почуйко промолчал. Работа ему явно не нравилась — грязная и сырая. Он подумал, что «це дило трэба розжуваты якось инакше», и, оттащив горбушу, притворно рассердился:
— С одною рыбой не проживешь. Еще и мясо трэба. — Он тяжело вздохнул, точно ему было трудно расставаться с горбушей, и добавил: — Пиду силки проверю.
«Ну хитрец!» — с веселым удивлением подумал Лазарев, но промолчал.
С той минуты Почуйко уже не прикасался к горбуше. Каждый раз, когда он, ковыляя, приходил в кустарник, на фазаньих тропках сидели нахохлившиеся, красивые и глупые птицы. Они квохтали, иногда даже норовили клюнуть, но не пытались вырваться из петли. Андрей распутывал птицу и тащил в землянку, где уже сидело около десятка фазанов. Почуйко задумался.
— А фазаны яйца несут? — спросил он у Лазарева.
— Что, яичницы захотелось?
— А шо вы думаете? У нас целая птицеферма образовалась. Неужели ж задарма кормить? Нужно приучить, чтобы неслись.
Почуйко, как всегда, говорил спокойно, рассудительно, а в его чуть прищуренных маленьких глазках поблескивали насмешливые искорки, у висков собирались и распускались морщинки.
— Что там яичница, товарищ Почуйко, — ответил Лазарев. — Мы сейчас получше закуску приготовим.
Николай Иванович сделал из веток небольшую метелку и стал быстро и осторожно бить ею по икряному мешку. Его оболочка разорвалась и крупные, налитые соком икринки, как оранжевый горох, полетели на плиту каменного стола. Отбив несколько мешков, Лазарев собрал икру в кастрюлю и посолил.
— Через пару дней можно будет пробовать.
Почуйко удивился:
— Ну вы скажите, шо за краина! Икра и та сама до хаты приплывает. Не трэба ни в який гастроном ходить.
— Есть и недостатки, товарищ Почуйко, — стараясь не улыбнуться, грустно протянул Лазарев. — Есть! За мясом, например, ходить приходится.
Андрей расстегнул пуговичку на вороте гимнастерки и недовольно покрутил головой:
— Сходить можно. Лишь бы то мясо за пятки не хватало.
Лазарев не выдержал и рассмеялся, а Андрей, послушав, что делается на линии, опять поковылял к силкам.
Уже под вечер в землянке раздался истошный птичий крик. Андрей, который только что принес великолепного фазана, покосился на землянку и сказал:
— Вы дивиться, як бурно заседают.
Шум нарастал, становился все истеричней. Птицы бились в стекла окошка, сотрясали ударами крыльев дверь. Как только Андрей подошел к землянке, фазаны притихли. Почуйко приоткрыл дверь. Петух, которого он держал в руках, захлопал крыльями и пронзительно заорал. Какая-то фазанья курочка сейчас же стала протискиваться в щелку. Андрей выставил вперед ногу, чтобы помешать курочке, но нечаянно толкнул дверь.
В нее ринулась вся почуйковская птицеферма. Андрей бросил на землю злополучного петуха и хотел было закрыть своей крепко сбитой, осанистой фигурой дверной проем. Но, словно сошедшие с ума глупые фазаны с налета атаковали Почуйко. Они бились ему в грудь, нещадно лупили крыльями по лицу, стараясь протиснуться над плечами и между ног. Андрей извивался, орал, махал руками, а птицы находили все новые и новые лазейки и, вырываясь, с победным клекотом стремительно взмывали вверх.
Разъяренный Почуйко ввалился в землянку и ахнул: