Военные рассказы и очерки
Шрифт:
Он положил мне на колено маленькую, но удивительно крепкую руку и сказал:
— Помучили нас те «дивизии порядка», но и мы им пить дали! Кружили мы, кружили по лесам и долам, измотали немца так, что он задыхаться стал…
Он повернулся к кому-то из военных, сидевших в комнате, и продолжал:
— Вот вы говорите — нельзя командира пускать впереди солдат. И это правильно. Но вот у нас, партизан, был такой случай. Гонят нас те «дивизии порядка». Так. Приходят ко мне люди из незнакомого отряда. Лица встревоженные. «Что, испугались?» — «А как же, товарищ генерал,
Он сказал, глядя военному в лицо:
— Командиры и политработники с автоматами стали впереди. Снег по пояс? Надо дать пример, как можно наступать по такому снегу! Позади поставил рядовых и дал артиллерийский залп. Артиллерия у нас хорошая, снарядов для изумления врага не пожалел. Прорвали окружение на два километра и хлынули!.. Но как хлынули! Какое изумление вызвали у фашиста! С того изумления у нас потери — один убитый и один раненый, а у противника, бегло считая, — четыреста девяносто трупов. Дивизии ушли. Мы трофеи несколько дней подсчитывали и убирали.
— Были пленные?
— Пленные? Разве «языка» возьмешь, а чаще всего они, если видят опасность, предпочитают от нас бежать.
Он вздохнул.
— Много приходится терпеть Украине. Но яростно клокочет она, и тяжко будет врагу, ох как будет тяжко немцу! Много поднималось на немца сел и городов, много поднимали мы — ведь мы, петляя, прошли по Украине свыше трех тысяч километров… Приказали фашисты одному селу выбирать полицейских и старосту. Село говорит: «Мы вас не звали и знать вас не хотим». — «Выбирайте!» — «Не будем выбирать!» — «Сожжем село». — «Не будем выбирать». Сожгли фашисты село. Согнали селян. «Выбирайте!» — «Не будем выбирать». Повесили каждого десятого.
Опять согнали. Опять селяне отказываются. «Детей побросаем в огонь». — «Мы вас не звали, вы нам не нужны». Побросали фашисты в огонь малолетних. Развалили село артиллерией и ушли. Узнали мы о тех зверствах поздно. Когда ворвались в село, увидали только развалины, трупы да дым. Едем и, каюсь, плачем. И вдруг видим: идет по развалинам старуха и что-то в подоле несет. Подходит к нам. «Что такое несете, бабушка?»
Она и говорит: «Побили у меня всех, уцелела я одна на горе. Умереть бы мне, да вот хотела вас встретить, бо слышала, что курите вы дубнячок».
А у нас действительно происходили затруднения с куревом, и курили мы «дубнячок», попросту говоря дубовые листья. «Да, говорим, курим дубнячок, но, извините, какое это имеет отношение?»
Тут старуха и говорит: «А вот поручили мне селяне передать вам табаку, и еще там есть… от немцев сберегли, велели передать… сами селяне-то насмерть полегли, а мне поручили передать вам табак, чтобы не курили вы того пакостного дубняка».
Показывает. Лежит в подоле табак — хороший, желтый, выдержанный. Да в ямах еще был табак, так что надолго нам хватило…
Все
Генерал закурил папиросу, и нам показалось, что она из того желтого табака, который поднесла ему украинская старушка.
Три тысячи километров генерал Орленко со своими сподвижниками прошел по Украине. И чем дальше он шел, тем все крупнее и крупнее становился его отряд. Появились у него уже не пулеметы, а целые батареи, вплоть до тяжелых орудий, появилось у него все для больших ударов по немцам, а главное — пришла любовь народа, имя, подаренное народом, — Орел.
Однажды партизанам понадобилось смолоть пшеницу. Отправили они пшеницу в село на мельницу. Крестьяне отказались молоть. «Не знаем, мол, кто вы такие…» Сообщают Орленко. Он приезжает в село и созывает селян на собрание. Собрались селяне. Орленко выходит и говорит:
— Я генерал, прозванный Орленко. Вот за мою голову фашисты назначили сто десятин земли по выбору и пятьдесят штук скота и всюду мои фотографии расклеили. А не выдают. Почему? Потому, что мало назначили. В нашей области было три миллиона десятин земли, бюджет у нас был несколько миллиардов, и та область принадлежала и мне и вам. Так как же менять всю область на гитлеровскую неволю? Кто согласится?
Селяне рассмеялись и говорят: «А чего ж ваши не сказали, что они от генерала Орленко? Мы б помололи». И верно, помололи пшеницу.
А генерал Орленко все шел и шел, только усы и борода у него становились длиннее. На плечах — бушлат, на ногах — красноармейские ботинки, оба на левую ногу.
Идет Орленко через одно село. Навстречу староста, кричит на селян:
— Сукины сыны, не подчиняетесь, разбаловала вас советская власть! Вот коменданту пожалуюсь, выпорет!
Подходит к нему Орленко.
— Что такой сердитый, дядя?
— А ты чего шляешься? Документы!
— Тебе немецкие или советские?
— Документы!
— Пожалуйста. — И вынул из-за пазухи пистолет.
Староста вгляделся в его лицо и сказал:
— Разумею, разумею. Проходите, товарищ Орленко, ваши вон туда в лес пошли.
Прошло несколько дней.
Опять я встретил генерала Орленко.
В ватной куртке, ватных штанах и валенках, радостный, подтянутый и в то же время очень серьезный, он сказал:
— Ухожу на Украину. Спасибо за гостеприимство. Думаю, что скоро будете иметь возможность приехать на поезде в наши места. Встретимся в большом украинском городе, в большом и хорошем доме. Как-никак, а это уже верное дело, что победа будет за нами!
Его зовут Александр Петрович Балабай. Он — украинец. Это русый, выше среднего роста, сдержанный человек с нежным цветом лица, на котором румянец выступает, как пожар. Ему под тридцать. Он был ранен, затем контужен, и генерал Орленко послал его для излечения на Большую землю, как называют партизаны необозримые просторы родной земли, на которые не ступала нога оккупанта.