Военный чиновник
Шрифт:
– Марыся, ну какой же я шляхтич, если не могу угостить товарищей, – оправдывался отставной улан, – да там и было-то денег всего ничего – десятка с мелочью. – Дальше на повышенных тонах пошел разговор по-польски, после чего раздался звук пощечины, пан Казимеж (он оказался лысым, плюгавым и кривоногим), с цилиндром в руках и пальто внакидку, чуть не бегом выскочил из комнаты, пробежал по коридору, хлопнула дверь и ясновельможного пана и след простыл.
Из комнаты, где состоялся разговор, вышла, утирая кружевным платочком глаза, маменька, на щеке у нее краснел след пощечины. «А, так вот кому прилетело», – подумал я и произнес:
– Маменька, а покушать у вас есть, а то я с утра голодный…
– Милый Сашенька, мы печь топим раз в день, вечером, и тогда у нас горячий обед, а
– Маменька, раз вы дом продаете, ведь нам с Иваном тоже доля положена?
– Ах, Саша, ну что вы все такие меркантильные! – маман изобразила оскорбленную невинность. – У нас полно долгов, только бы расплатиться. – И я услышал длительные рассуждения про жадных ростовщиков и воров-скупщиков жилья, из чего сделал вывод, что не только мне, но и братцу Ивану ничего не обломится.
– Ну что же, – сказал я, встав и заворачивая в старую газету свои документы, – если мне здесь в корке хлеба и мятой пятерке отказывают, я, пожалуй, пойду. Прощайте, маман, будьте счастливы со своим паном Казимежем, если сможете.
На следующий день я с дедом поехал на его фабрики в Купавне. Я не был там больше года, за это время особенно ничего не изменилось, лишь начинал строиться новый цех (как объяснил дед – для ТНТ) в стороне от других строений.
Я спросил, когда он будет готов (здание строилось из деревянных балок, которые затем будут обшиты досками), дед ответил, что через месяц-полтора можно начинать выпуск продукта. Химиков уже подыскали в Московском университете, в основном из молодых выпускников, закуплена лабораторная посуда и оборудование. Дед хотел, чтобы я побеседовал с химиками и устроил им что-то вроде экзамена. Это мы отложили на завтра, их же еще пригласить сюда надо. Но дед ответил, что в конторе есть телефон и телеграф, поэтому сейчас протелефонируют в Московское представительство, они оповестят кандидатов, и назначим экзамен на завтра, в час дня.
Я согласился с предложением, и, переночевав в гостевом доме, мы с дедом устроили «смотрины» будущим сотрудникам лабораторий. В результате отсеялась почти треть, многие не знали про синтез анилина и не могли сказать, кто такой Зинин, и написать формулы его процесса, а уж кто такой Перкин знали только два человека из двух дюжин кандидатов. Хотя три-четыре человека произвели очень благоприятное впечатление своими знаниями и интересом к предстоящему делу.
Дед тоже задавал вопросы, похоже, что он уже расставлял людей по местам в предстоящей схеме процесса: кто потянет за начальника, а кто будет просто хорошим и грамотным исполнителем (такие даже более ценны для дела, так как специалиста еще поискать надо, а желающие «руками водить» всегда найдутся).
Так и оказалось: оказывается, у деда уже был готов штат для руководства лабораториями из опытных производственников, а требовались начальники среднего уровня и исполнители, каковых мы и нашли, еще двое были взяты кандидатами, остальным отказано. Мы объявили результаты и выбрали четверых лучших для стажировки в Петербурге: двоих в Военно-медицинской академии у Дианина и двоих в Михайловской артиллерийской академии на Ржевском полигоне у Панпушко (если там все будет хорошо). Почему я сомневался в возможности пройти стажировку в полигонной лаборатории? Да потому, что не был уверен в том, что после скандала с гранатой нам вообще разрешат там появиться. Ведь все не только замыкалось на Панпушко, с которым была предварительная договоренность о стажировке моих химиков, а зависело от начальства – того же генерала Демьяненко, что послал меня метать гранату в присутствии генерала Софиано и его свиты. Поэтому я все сначала узнаю, а потом дам деду телеграмму, и люди из Петербургского филиала дедовой компании встретят и разместят химиков как надо.
В воскресенье отметили мой день ангела (в прошлом году в это время я лежал в виде «мумия Игипетского», по выражению сиделки Агаши), а спустя год мог и закусить неплохо. Алкоголя на столе не было, но от всяческих вкусностей стол ломился, несмотря на то что был предрождественский пост – просто вкусности все были постные. Были приглашены дедовы деловые партнеры, которым я был представлен как чиновник Главного Штаба, в чине коллежского асессора, дворянин, награжденный орденом и золотыми часами «За заслуги» – дед заставил меня открыть крышку часов, на которой имелась внутри дарственная надпись, и с гордостью показал часы гостям. Дедовы партнеры, купцы-старообрядцы, только удивлялись тому, как у деда внук, еще в молодых годах, а уже в чинах и наградах.
В качестве подарка мне был преподнесен письменный прибор из уральского малахита с золоченой бронзой, весом как бы не пуд. Судя по размеру, стол, на который должно водружаться это сооружение, должен был быть размером как маленький аэродром. Шучу, конечно, но я был тронут подарком деда, который произнес прочувствованную речь и прослезился. В ответ я тоже поблагодарил деда и гостей, принесших свои дорогие подарки. Деда я вообще расцеловал в обе щеки совершенно искренне – так много сделал для меня этот человек, буквально спасший мне жизнь год назад – без него сгинул бы я в какой-нибудь лечебнице, как безнадежный больной. Наевшись и наговорившись о делах купеческих, гости разошлись, а мы еще долго сидели с дедом за самоваром, пили ароматный чай и вели неспешные разговоры. Я, конечно, сказал, что не стоило бы говорить гостям о том, что я коллежский асессор, ведь императорского Указа о производстве в чин нет, на что дед ответил, что он разбирается в людях, если уж полковник Агеев что-то обещал, то в лепешку разобьется, а сделает.
– Я же видел, как он носом землю роет, – сказал дед, – такой человек попусту болтать языком не будет. Он – надежный, ты держись его, Сашка, чую я, генералом он точно скоро станет и тебя за собой как паровоз потащит.
В понедельник я прибыл к Агееву со своими документами. Полковник перелистал их:
– Так – метрика, все в порядке; свидетельство о крещении по православному обряду – тоже; а вот что же вы, дорогой мой Александр Павлович, университет по второму разряду закончили? Я ведь был уверен, что вы, с вашими-то знаниями, закончили одним из лучших, по первому разряду, – укоризненно посмотрев на меня, сказал полковник. – Ведь по второму разряду вы при поступлении на государственную службу только на чин XII класса можете рассчитывать, то есть на чин губернского секретаря, а вот если бы по первому – тогда сразу на чин X класса, коллежского секретаря. И, перепрыгнув за заслуги через чин титулярного советника, вы вполне бы могли претендовать на чин VIII класса, то есть на чин коллежского асессора, что я и хотел вам добыть.
Но, видя, как вытянулось мое лицо, ведь дед уже отрекомендовал меня своим партнерам как асессора, продолжил:
– Да полноте, не расстраивайтесь раньше времени. В государственных делах важно, как бумаги написать, да как и когда их подать, – утешил меня полковник, – а уж за мной, и особенно за Николаем Николаевичем Обручевым, в этом дело не станет.
– Про заслуги ваши распишем, а они у вас на двух асессоров потянут, про орден за изобретательство и как этим нос утерли англичанам, про испытания пламенем и болью, что Бог вам послал пройти, про то, что перед лицом смерти не дрогнули и в лицо врагу посмеялись, про все упомянем.
– Сергей Семенович, – прервал я описание моих подвигов на ниве изобретательства и в борьбе со шпионами, – а ведь я еще одну штуку, кажется, изобрел. Вот пока ехал в Петербург и придумал, – и я протянул листки бумаги полковнику.
– Что это? – спросил Агеев. – Какие-то черточки, схемы, стрелки, формулы.
– Это, Сергей Семенович, счетно-вычислительная машина, работает на электричестве, собрана из пяти сотен телеграфных реле, которая считает быстрее лучших вычислителей-математиков и не делает при этом ошибок. На мой взгляд, эта машина пригодна для шифрования и дешифрования сообщений. Обычно у шифровальщика уходит какое-то время, чтобы зашифровать сообщение и передать его по телеграфу, потом его принимают и расшифровывают, на что тоже уходит время. С момента начала шифрования и получения уже расшифрованного сообщения проходит определенное время, зависящее от величины передаваемого сообщения и квалификации шифровальщика. Ведь если пользоваться нынешними средствами шифрования, то решение Петербурга может прийти слишком поздно.