Военный разведчик
Шрифт:
— Сан Саныч просил передать, что Петр Чураков был твоим предком по материнской линии. Возможно, ты об этом не знаешь. Ты должен это знать. Помнить и никогда не забывать.
Шафи пожимает мне на прощание руку и уходит. Серьезный, прямой, сильный. В его пожатии я впервые чувствую не только обычную вежливость, но и уважение. Уважение к моему роду.
Через три дня замполит роты Андрей Иваницкий поехал за водовозкой. Он в это время был старшим на двадцать второй заставе. При подъёме на Тотахан его БМП подорвалась на фугасе. Машину разнесло капитально. Но экипаж машины и сам замполит отделались лишь контузией. Любопытно, впервые в нашем районе духи устанавливают такой мощный фугас. Фугас установлен между колеями по центру. Замыкатель английского производства чуть выше. Ребятам повезло. Если бы машина шла не
Да, вывод уже не за горами. Известно, что наш полк будет выходить в последнюю очередь. Где-то в феврале следующего года. Остаются последние полгода. Мне предлагают не заменяться в августе, а задержаться на эти полгода. В полку. Либо перевести в разведбат. Обещают золотые горы и вышестоящую должность. Отцов-командиров понять можно. Любому новому офицеру необходимо время для вступления в должность. Не для номинального вступления, а чтобы вникнуть в тонкости, набраться боевого опыта. Все это приходит только с потом и кровью. И со временем. Понятно, что ни того, ни другого сейчас нет. Сейчас главное вывести наши войска с минимальными потерями. А это совсем не просто. Духи словно с цепи сорвались. Обстрелы наших застав и военных городков, нападения на колонны заметно участились. Словно духи пытаются за несколько последних месяцев наверстать что-то упущенное за последние десять лет.
Все это понятно. Понятно, что я должен остаться. Умом я все прекрасно понимаю. Но тело меня не слушается. Какие еще полгода?! Вот уже два дня меня, словно последнего труса, парализует настоящий, животный страх. Всё это так не обычно! Никогда не был трусом. Но сейчас мне действительно страшно. Нет, конечно же, раньше я тоже кое-чего боялся. Красивых девушек, темноты и противопехотных мин фугасного действия (Почему-то я всегда боялся остаться без ног). Но красивых девушек я, конечно же, всегда боялся больше. Особенно когда они в темноте находятся где-то рядом. На расстоянии вытянутой руки. Сейчас же я боюсь совсем уж смешных вещей. Я боюсь погибнуть.
Странно, только теперь понимаю, что все два года службы в Афганистане я был уверен, что погибну. Это было само собой разумеющимся. Просто столько смертей было вокруг, что надеяться на что-то другое было глупо. Но вот наступил месяц моей замены. Меня перестали брать на боевые действия, привлекать к проведению боевых операций. Оставили только одну обязанность — носить почту. Почтальон Печкин должен носить письма от Ромео Джульетте. И от Джульетты Ромео. Другими словами, от Шафи до ближайшего почтового ящика и обратно. Почтовым ящиком служила радиостанция с ЗАС (засекречивающей аппаратурой связи) на нашей станции радиоперехвата. Но Шафи теперь сам носит свои шифровки на Тотахан. Так что должность почтальона Печкина сокращена за ненадобностью.
Через несколько дней должен был приехать из Союза мой заменщик. А это значит, что у меня появился реальный шанс вернуться домой. Живым. Забавно, в месяц замены у офицеров-заменщиков была только одна обязанность: на матрац тонким слоем нанести клей ПВА и приклеить к нему свою спину. Так что реально и мне оставили только одну обязанность: клеить матрацы и спины. Все это совершенно безопасно. У меня появилась надежда остаться в живых. И вот тогда-то мне впервые стало по-настоящему страшно. И вот тогда-то я начал совершать глупости, чтобы только никто не догадался, что мне страшно.
В конце августа из батальона на заставу пришли две машины с танковыми снарядами. Уралы на горку подняться не смогли. Обычно поднимались. Хотя подъём действительно крутой и очень сложный. Водители машин новые, опыта маловато, вот и не смогли подняться. Пришлось выгружать снаряды внизу. У подножия Тотахана со стороны степи Татарангзар. Недалеко от пятитонной цистерны с соляркой, врытой в землю. Это наш ротный запас топлива. Для боевых машин пехоты.
Снаряды складываются штабелями. Командир взвода обеспечения забирает деревянные ящики из-под снарядов с собой. Это грабеж среди белого дня. Доски на заставе на вес золота. Все строительство, отделка бани, столовой и других помещений делаются из танковых или минометных ящиков. Но не менее они ценятся и у афганцев, в дуканах. Похоже, зампотыл решил немного подзаработать. Это очень грустно, но ничего не поделаешь. С зампотылом не поспоришь. Хотя он тоже не любит со мной торговаться. Знает, что если не уступит мне несколько ящиков, может вообще не получить ничего. Поэтому у меня получается все-таки их выпросить. В ящиках проще будет поднимать снаряды на заставу на БМП. Проще и безопаснее. Поднимать их силами бойцов практически нереально. Слишком высоко.
Да и то на двух БМП до позднего вечера мы смогли поднять всего снарядов семьдесят. Примерно столько же осталось на следующий день. Часового выставлять у снарядов я не стал. Снаряды ладно, а часового духи могут и выкрасть. Просто приказал усилить ночью наблюдение за этим склоном.
А утром, как всегда, пошел поискать что-нибудь себе на завтрак. Как все-таки здорово быть заменщиком! У тебя только одна проблема, отклеиться от матраца и что-нибудь такое вкусненькое съесть на завтрак. Ну, а после завтрака — поднять на заставу оставшиеся снаряды. Единственное плохо, что ноги меня почти не слушаются. Через каждые двадцать шагов приходится останавливаться и подолгу отдыхать. Вместо палки приходится гулять с минным щупом. Не очень удобная вещь для тех, у кого проблемы с ногами. Но другой у меня нет. Поэтому я пытаюсь внушить себе, что все-таки удобная. Если не для тех, у кого проблемы с ногами, так для этих. У кого проблемы с головой.
Особенно если эти гуляют в таком месте, где быстрее можно найти противопехотную мину, чем что-нибудь съедобное. Правда, кроме противопехотных мин на восточном склоне горы Тотахан поселилось еще и несколько куропаток. За ними-то я и охочусь. Внимательно посматривая себе под ноги. Куропатки так близко под ногами окажутся едва ли, они постоянно держат меня на расстоянии метров двадцати. Мины могут оказаться гораздо ближе.
Когда меня начинают посещать некоторые сомнения, я останавливаюсь. Достаю из полой трубки минный щуп и внимательно исследую место, показавшееся мне подозрительным. Найденные мины я не снимаю. Это слишком опасно. Просто отмечаю их сломанными веточками. Немного отдыхаю. И иду дальше.
Любой сапер подтвердит вам, что невозможно установить мину, не оставив при этом никаких следов. Следы остаются всегда. Либо следы самого сапера, либо следы мины. Если сапер не маньяк-одиночка, кто-то еще знает о том, что мина будет установлена. Даже если этот кто-то и не знает о месте и времени установки. Это уже след. Понятно, что можно тщательно замаскировать следы выхода на место установки мины. Унести с собою грунт, вынутый из того места, где мина будет установлена. Замаскировать мину и следы своего отхода. Сделать это днем могут далеко не многие. Ночью же, когда, как правило, обычно и устанавливаются мины, — практически никто.
Через пару дней осядет грунт над миной. Подвянет трава на срезанном дерне, которым укрыта мина. И появятся новые следы.
Но есть один совершенно уникальный сапер. Специалист экстра класса. Зовут его Время. Через неделю, другую его работы в небольшую ямку нанесет песка. Выпрямится и зазеленеет снова трава над миной. И не останется ничего ни от следов сапера, ни следов от самой мины. Вот тогда мина и станет по-настоящему опасной. Смертоносной.
Вокруг Тотахана мины устанавливались на протяжении восьми лет. Хорошими специалистами и не очень. Время стерло различия между ними. Все мины были теперь тщательно замаскированы. Некоторые из них можно было найти миноискателем, другие — минным щупом. Но разминировать не стал бы ни один даже самый хороший сапер. Все проржавело, истлело внутри этих высокотехнологичных игрушек за это время. Мины могли сработать в любой момент от малейшего сотрясения, от времени и просто так. От нечего делать.