Военный разведчик
Шрифт:
Во дворе довольно жарко. Мы проходим в одну из комнат. Анвар прекрасно знает, зачем мы пришли. Переводчика, которого мне дал Вахид, он приказывает оставить за порогом комнаты. Там же остаются и его телохранители. Хочет поговорить с глазу на глаз?
Увы, я ошибаюсь. Говорить ему со мной особенно и не о чем. Просто он не хочет, чтобы нам мешали посторонние. Мы усаживаемся на циновку посреди комнаты. Анвар пододвигает ко мне большой поднос с виноградом.
Он знает, что скоро я должен уехать по замене в Союз. И откуда только они все знают?! В благодарность за спасение брата, из уважения к «командор-табибу» и в качестве подарка он готов сделать немыслимое — выпустить обе царандоевские
Мне приходится напоминать ему о политике национального примирения, о его письме и о том, что эти трое парламентеры. А парламентеров убивать нельзя. О том, что будет, если он их убьёт. О неминуемой операции возмездия. Об артиллерийских и авиационных ударах, когда погибнет множество правоверных. О том, что поспел хороший урожай пшеницы, и было бы лучше, если бы правоверные не погибали, а убирали урожай. И очень тонко намекаю, что вместе с правоверными может погибнуть и весь урожай пшеницы. В том числе и на полях Анвара (Особенно на его полях!). И о том, что эти трое мои друзья. И убивать их нельзя!
Благодарю его за большую честь, что согласился меня выслушать. И за большой подарок, который он готов мне сделать. Анвар уже не выглядит так самоуверенно, как в начале нашего разговора. Он просит меня немного подождать и выходит из комнаты. Я понимаю, что ему необходимо с кем-то посоветоваться. Такие вопросы в одиночку не решаются…
Примерно через полчаса на двух боевых машинах пехоты мы возвращались из-под девятой заставы к Тотахану. На броне рядом со мной сидели Сафиулло и капитан Мирзо. На второй БМП — мой переводчик и Ахмаджон. Все мы возвращались с того света. Говорить ни о чем не хотелось. Мы и не говорили. Ждали выстрелов в спину. Никто не верил, что нас отпустят живыми. Но Анвар оказался человеком слова, нас действительно отпустили. Это был славный подарок заменщику Карпову. Самый большой подарок, о котором можно было только мечтать.
На восточной стороне Тотахана нас встретил Вахид со своими бойцами. Он уговорил меня сфотографироваться с ними на память. Бойцы обнимали бывших пленников, что-то радостно кричали и хлопали их по плечам. Ко мне подошел Сафиулло:
— Аз хамкарийе шома ташакор, брадар (Спасибо за помощь, брат).
— Кабэле ташакор нист, Сафи. Сафар ба хайр (Не стоит благодарности, Сафи. Счастливого тебе пути).
Говорить больше было не о чем. Мы обнялись на прощание. Через несколько минут колонна, состоящая из танка и пяти боевых машин пехоты, направилась в сторону Баграма. А я побрел на свою горку. Подъем забрал мои последние силы. Что-то сильно стал уставать в последнее время. Наверное, старею.
На следующий день на заставу приехал УАЗик с Вахидом. Подполковник привез мне подарки: фотографию, сделанную вчера у подножия Тотахана, комплект афганской национальной одежды и шелковую паранджу небесно-голубого цвета. В благодарность за спасение парламентеров. В этот раз он был более разговорчивым. Много смеялся и шутил. Говорил, что ребята ждут меня в гости в Чарикаре. И всегда будут мне рады. Приглашал в гости и к себе в Управление. Я отшучивался: «Нет, уж лучше вы к нам, на Колыму». Все это было очень приятно. Можно подумать, что вам не приятно получать подарки?! Я их просто обожаю.
А десятого сентября на заставу приехали замполит и секретарь комсомольской организации батальона. Построили личный состав заставы. Вручили мне афганскую медаль «Защитнику Саурской (апрельской)
Через три дня, тринадцатого сентября в десять двадцать, возвращаясь с девятой сторожевой заставы, (Недавно её переименовали в тридцать шестую. Восьмую — в тридцать четвертую. Выносной пост, бывшую восемь «А» — в тридцать пятую) под выносным постом подрывается БМП ротного. Хватаю свою медицинскую сумку, несколько индивидуальных перевязочных пакетов и шприц-тюбиков промедола (антишокового средства). Бегу к ним. Если, конечно, можно назвать бегом мой стиль передвижения «А-ля беременная черепаха». Все живы. В роли фугаса обычный сто пятнадцатимиллиметровый танковый снаряд, японская батарейка «National», замыкатель. В голове у меня не укладывается, как можно уцелеть, когда под твоей машиной взрывается такая игрушка? Но факт остается фактом, видимо тринадцати тонная машина приняла всю взрывную волну и осколки на себя. В корпусе БМП приличная трещина, да сорвало коробку передач.
Ротного, экипаж его командирской машины: Маматмурадова Насретдина, Андрея Бойченко и ротного писаря Сашу Кощеенко приходится отправлять в медсанбат. И снова оставаться за старшего в роте. Ну, сколько же можно!
Четырнадцатого сентября поступила информация, что с одной из застав на Баграмской дороге к духам ушло четыре солдата. Информация пока еще не точная. Но настораживающая. Мужикам что, совсем делать не чего?!
Двадцать второго сентября из медсанбата вернулся ротный с бойцами. Виктор привез мне огромный привет от Николая Ивановича, заведующего хирургическим отделением. Откуда-то тот прознал, что я начал понемногу ходить. На своих двоих. Он просил мне передать, что ноги даже золотым рукам совсем не помеха. Кто бы с ним спорил! И еще он передал мне на память красивую наборную трость. Это был поистине царский подарок! В тот же день с командного пункта батальона на связь с заставой вышел Саша Милевский, командир взвода автоматических гранатометов. Передал, что в полк приехал мой заменщик. Через несколько дней будет в батальоне.
Задержался с приездом по вполне уважительной причине. Попав на кабульскую пересылку, решил сходить в самоволку. К девушкам в армейский госпиталь. Прыгая с забора, сломал ногу. Зато исполнилась мечта. Попал к девчатам. В госпиталь. На целый месяц. Повезло парню. В госпитале хорошо. Красивые девушки. Чистые простыни. Не стреляют. Повезло парню, что попал в госпиталь. Попал бы ко мне, убил бы его. За нарушение воинской дисциплины. За самовольную отлучку. За опоздание. Нашел бы за что. Ну, если бы не убил, по крайней мере, сломал бы ему вторую ногу. Право, есть за что! На календаре уже пятьдесят третье августа!
После приезда ротного мой страх куда исчез. На смену ему пришло обычное безразличие. Я слонялся как неприкаянный по заставе. Пытался навести порядок на артскладе. Составлял карты минных полей, обнаруженные мною вокруг заставы. От нечего делать изредка листал журнал ведения боевых действий нашей заставы. Забавно было читать в скупых строчках то, чем жила застава все эти два года, которые я находился в Афганистане. В каких-то из этих строчек была и частица моего участия, в каких-то — нет. Это была обычная жизнь обычной сторожевой заставы.