Воевода
Шрифт:
Выехав на пригорок, князь придержал коня, повернул его в сторону проезжающего обоза. Вот колымага дьяка в сопровождении пеших и конных слуг. Афанасий Власьев махнул рукой, показывая, что до привала ещё ехать и ехать.
Набирает силу думный дьяк Власьев при новом государе. Хотя по-прежнему числится главой Посольского приказа дьяк Василий Щелкалов, однако все самые важные дела Борис стал поручать Власьеву. Видно, не забыл царь, что после смерти Фёдора на Земском соборе стакнулся было Щелкалов со старой московской знатью, предложил не избирать царя, а передать правление государством боярской думе. Правда, увидев, что патриарх Иов крепко за Бориса стоит и мелкопоместное дворянство тоже за него, переметнулся обратно хитрый дьяк, ан поздно. Если раньше Годунов, не стесняясь худородности Щелкалова, публично его отцом родным называл, то теперь кончилась милость царская. Того и гляди, в опалу попадёт.
Афанасию Власьеву то, конечно, на руку. Ещё более упрочилось его положение с той поры, как он привёз с чужеземцами лекаря Фидлера, дающего царю пусть недолгое, но облегчение, да хироманта, тайно живущего в царском дворце.
Дьяк поневоле перекрестился, вспомнив ту страшную ночь, когда он сопровождал царя к предсказателю. Хиромант был горбуном с хилой бородёнкой, в высоком остроконечном колпаке, разукрашенном звёздами. Но сверкающие желтизной глаза его обладали дьявольской силой, казалось, они отбирали всю твою волю. Он как бы пригвоздил взглядом дьяка к полу, тот так и остался стоять в углу, плохо соображая, что происходит, и переводил слова предсказателя ослабевшим, будто не своим голосом.
— Что он бормочет? — выкрикнул в испуге Борис, не в силах отвести свои глаза от лица хироманта.
— Говорит, что видит перед собой великого мужа, достойного быть правителем всего мира. Однако злая судьба преследует тебя. Всё, что ты ни задумаешь хорошего, обернётся противоположной стороной...
Старец взял правую руку Бориса и узловатым пальцем с длинным ногтем повёл по линиям руки.
— Счастлив в семейной жизни, но не любим подданными... Бог любит тебя, но и дьявол тоже... Линия жизни...
Внезапно старик вскрикнул и закрыл глаза сухонькой ладошкой.
— Что, что? — встревоженно воскликнул государь.
— Я ещё посмотрю по звёздам, может, это ошибка...
— Какая ошибка?
— Линия жизни на руке показывает, что тебе осталось жить и царствовать всего пять лет...
Дьяк снова перекрестился, вспоминая, как побелело и без того бледное лицо Бориса, как судорожно схватился он за посох, будто собираясь то ли ударить хироманта, то ли бежать от него без оглядки...
И к дьяку вернулась родившаяся тогда липкая мысль: а что, если старик предсказывает верно? Кто станет царём? Неуж-то малолетний Фёдор сумеет удержать власть? Вряд ли... И что станет с ним, с Афанасием Власьевым? Не пора ли оглядеться вокруг, поразмышлять?
Кто тянет руку к царскому державному яблоку? Фёдор Романов или Фёдор Мстиславский? А может, «принц крови», как называют его в Европе, Василий Шуйский? Кому быть царём на Руси? А может, уния с Польшей, как предлагает Жигимонт?
Власьев закряхтел даже, досадуя на обступившие его мысли. Ох, дьяк, потребуется всё твоё хитроумие, чтобы вовремя оказаться рядом и быть полезным будущему властителю... А пока будем верой и правдой служить царю Борису, выполняя его приказы, сталкивая между собой Жигимонта и дядю его, Карла Зюндерманландского, чтобы вернуть России Ливонию...
...Отряд Пожарского остался ждать дьяка Власьева на псковской границе, неся обычную сторожевую службу. Ясные летние дни протекали спокойно. Изредка дорога покрывалась клубами пыли: то ехали либо русские, либо иностранные гости [48] с заморскими товарами. Неожиданно быстро возвратился из Нарвы дьяк Видно было, что он крайне раздосадован своей поездкой. Попросил Пожарского проводить его в Псков, к местному воеводе Андрею Голицыну. По дороге с негодованием рассказал Дмитрию о коварстве шведского Карла, обещавшего, чтобы заручиться поддержкой русских против поляков, вернуть государю порт Нарву, который был при Иване Грозном торговыми воротами Руси на Балтийском море. Зная об этой договорённости, Афанасий Власьев ещё зимой, находясь в Любеке, снарядил два корабля с товарами в Нарву. Но до Нарвы они не дошли, были схвачены кораблями шведского королевского флота. Попытки Власьева объясниться с комендантом Нарвы ни к чему не привели: комендант отнекивался, однако было ясно, что шведы ждут от русских более решительных действий против поляков, а может, уже слышали о предстоящем визите польского посольства в Москву.
48
Купцы.
— Ну, ничего, мы им покажем! — злобно сверкал глазами Власьев. — Не хотите добром, не надо. Всё равно Нарва будет наша!
Обосновавшись в хоромах воеводы Голицына, дьяк приказал Пожарскому вернуться на границу и ожидать тайного лазутчика из Нарвы. Тот не заставил себя ждать.
Однажды под вечер дозорные услышали со стороны границы конское ржание. Однако на дороге никого не было. Дмитрий выехал вперёд, зорко поглядывая по сторонам. Ржание повторилось, на этот раз из берёзовой рощицы, что виднелась слева от дороги. Князь пришпорил коня и помчался туда.
— Вот горячая голова, — ругнулся дядька Надея, поспешно бросившись вдогонку. — Вдруг засада!
Когда он подскакал к опушке, то успокоился, увидев, что к князю подъехал одинокий всадник. Был он в зелёном охотничьем костюме, широкополая, с пером, тоже зелёного цвета, шляпа скрывала черты лица незнакомца.
— От Фласьева? — спросил он Дмитрия.
— Да, Афанасий Иванович наказывал ждать! — ответил Пожарский.
— Фласьев?
— Да, да, Власьев меня прислал, сказал, что кто-то должен передать бумаги.
Гость вздохнул с облегчением и, мельком глянув на маячившего на опушке Надею, спешился. Пожарский сделал то же самое. Теперь, когда они стояли друг против друга, Пожарский хорошо разглядел немца. Тот был такого же высокого роста, как и князь, но дороден, если не сказать толст, волосы ярко-рыжие.
Незнакомец указал на свой охотничий костюм:
— Хитрость. Пусть комендант думает, что я поехал стрелять оленей. А я вроде бы заблудился, отстал — и сюда. Но времени нет, иначе спохватятся. Вот три свитка. Один — Фласьеву, второй воеводе Голицыну, а третий... — лазутчик понизил голос до шёпота, — самому государю, в руки. Страшная тайна!
Он приставил палец к губам и, воровато оглянувшись, свистящим шёпотом продолжал:
— А на словах передай Фласьеву: Конрад Буссов ждёт приказа. Как только русские воины подойдут к Нарве, мы откроем ворота. Все лифляндские дворяне хотят служить государю. Мы пфуй на шведского Карла! Но пусть не задерживается приказ. Иначе наши головы могут полететь. У Карла есть свои лазутчики. Надо спешить.
Он взобрался на коня, низко нахлобучил шляпу и тихо, как тать, скрылся в глубине чащи. Только Пожарский сел на лошадь, как услышал сзади хруст веток. Оглянувшись, снова увидел Конрада Буссова.