Воевода
Шрифт:
...В казарме, устроенной в одном из приказов, немецкие солдаты, измученные тяжёлым днём, лежали вповалку на соломе, постланной на полу. Маржере сидел на лавке и задумчиво цедил мальвазию, бочонок которой его солдаты прихватили из разграбленной винной лавки. Наконец шумно ввалился Буссов со своими головорезами. Все они были перепачканы кровью и неестественно возбуждены. Когда толстяк наклонился к Жаку и начал жарко шептать ему на ухо, на капитана пахнуло таким густым винным запахом, что ему стала ясна причина возбуждения наёмников.
— А ну ложитесь немедленно! Дайте другим отдохнуть. Завтра денёк будет почище сегодняшнего! — рявкнул капитан, и те, как ни были пьяны, послушно опустились на пол, откуда тотчас же послышался оглушительный храп.
— Я вижу, просьбу дьяка ты выполнил, — повернулся наконец Маржере к Буссову, не скрывая своего презрения к убийце.
— Был честный бой, Якоб! — живо возразил Конрад. — Боярин успел вооружить к нашему приходу всю свою челядь. Но мы дрались как львы!
— Что-то не видно, чтоб хоть кто-нибудь получил ранение, — усмехнулся Маржере. — Впрочем, это не моё дело. Ты же знаешь, что я не любопытен и не люблю лезть в чужие секреты.
Но Конрад, будто не замечая презрения приятеля, плюхнулся рядом на лавку и продолжал шептать:
— Этот боярин сказочно богат, мы на серебро даже не смотрели! Брали только золото и жемчуг. Он такой крупный, как бобы!
Теперь алчность сверкнула и в глазах Маржере.
— И куда же всё подевали?
— Припрятали. Но ты не волнуйся, я с тобой поделюсь. Но знаешь, что я подумал?
— Что?
— Не пошарить ли нам и по соседним лавкам, пока все купцы разбежались? За день можно себя обеспечить на всю жизнь. Прикажи, чтоб я со своими молодцами не возвращался в роту, а остался для твоих «особых» поручений. Поверь мне, не пожалеешь.
— Ладно, я подумаю.
— Думай быстрее, пока поляки не очухались и сами не начали грабить. Тогда уж, верно, на нашу долю ничего не останется.
В избу заглянул гусар:
— Капитан, тебя Гонсевский на совет кличет!
...В палате, где некогда Маржере присутствовал на приёмах послов, по лавкам сидели бояре и польские военачальники. На троне рядом со столом вольготно расположился полковник. Впрочем, несмотря на то что стол был уставлен ковшами с вином, веселья не наблюдалось.
Гонсевский мрачно дёргал себя за ус, выслушивая жалобы своих офицеров на коварство русских, дерущихся не по-благородному. Увидев француза, показал ему на лавку рядом с собой:
— Садись, Якоб. Вот вам, господа, человек, который не ноет, а делает своё дело. Что скажешь, Якоб? Как нам побыстрее справиться с этой чернью? Ведь Ляпунов с казаками на подходе, и надобно, чтобы мы имели чистый тыл.
Маржере сел, вытянув длинные ноги, и потянулся к чаше. Слегка отхлебнув, отставил её и оглядел собравшихся.
— Поверьте, мои мушкетёры делали всё, что могли, сил не жалели. Но москали прячутся по избам, за заборами, и выкурить их оттуда невозможно.
— Да, да! — закивали головами поляки.
— Выкурить? Выкурить? — вдруг услышал Маржере визгливый вопль.
Капитан покосил глазом и увидел, что крик раздаётся из глотки боярина Михаилы Салтыкова.
— Именно выкурить! — неистовствовал предатель. — Прикажи, пан полковник, поджечь город! Москва славится своими пожарами! Побегут людишки как крысы. Будут помнить, как присягу нарушать.
На лицах остальных бояр появилось неодобрение, которое выразил глава думы Фёдор Мстиславский:
— Сколько добра погибнет!
— И пущай гибнет! — продолжал вопить, брызгая слюной, Салтыков.
Затем он обернулся к Гонсевскому:
— Чтоб доказать всю преданность его королевскому величеству, я свой дом сам зажгу!
Гонсевский согласно кивнул, подумав про себя: «Хитёр боярин! Давно уже своё имущество перетащил в Кремль, так что жечь собирается пустые стены».
Маржере, оценивший план боярина по достоинству, тем не менее возразил:
— Не просто это сделать. Москвичи не допустят. Они и сейчас сидят в завалах у стен Китай-города.
— Надо их отвлечь, — предложил Гонсевский. — Сделаем так: бояре выйдут к народу, вроде как склонить москвичей к миру. Те, конечно, все сбегутся. А тем временем через боковые ворота, с двух сторон сразу, тайно выпустим факельщиков под охраной мушкетёров.
...Ранним утром со стены Китай-города замахали белым полотенцем:
— Не стреляйте. К вам бояре идут поговорить.
Из ворот выехали бояре во главе с Мстиславским. Увидев, что они без сопровождения поляков, москвичи опустили пищали.
Не спешиваясь, Мстиславский обратился с призывом сохранять присягу королевичу Владиславу.
— Поляки не хотят кровопролития!
— Не хотят? Погляди, сколько безоружных людей вчера побито! Страсть Господня! — кричали из-за завалов.
— Так вы сами задирались, угрожали!
— Мы и сейчас скажем, что литве из Москвы живой не уйти! И вас, бояр-изменников, повесим! Особо несдобровать дьякам Андронову и Грамотину!
— Подмоги ждёте? Так не дождётесь! — орал в ответ Салтыков. — Скоро сам король сюда пожалует. Лучше винитесь. Зачинщиков, конечно, казним, а остальных помилуем, только выпорем!
— Лучше свою шею побереги!
Вдруг к толпе подбежал испуганный подросток с вымазанным сажей лицом:
— Люди добрые! Литва Чертолье запалила!
И действительно, за западными стенами начал подниматься чёрный дым.
— Бежим! Тушить надо! — закричали в толпе.
Воспользовавшись возникшей сумятицей, бояре повернули своих коней и на рысях пустились к воротам. Тут только до толпы дошло, что переговоры с боярами — обман. Вслед полетели пули, но со стен ударили пушки, разгоняя атакующих.