Воевода
Шрифт:
Из отчёта о расходах царской казны.
Июнь 1611 года.
Послы на этот раз вернулись растревоженными.
— Беда, воевода! — прогудел басом Сильвестр Толстой, входя в шатёр Ляпунова. — Сапега с Гонсевским снова стакнулся. Сегодня совсем по-другому с нами себя повёл. Разговаривал будто со своими холопами. Передайте, говорит, Ляпунову мой совет — пока не поздно, пусть своё войско снова приведёт к присяге королевичу, и пусть немедленно все разъезжаются по своим домам.
— Это что же, он нам угрожает? — вспылил Ляпунов. — То в любви к православию клялся, а теперь вон как запел! Что ж, не хочет, чтоб было по-хорошему, так будет по-плохому.
...На этот раз на совет были приглашены не только военачальники, но и по два наиболее уважаемых представителя от каждого из двадцати пяти городов, участвовавших в ополчении.
— Мы должны думать не только о том, как изгнать литву, но и об устройстве государства нашего! — объяснил Ляпунов собравшимся. — Пока же порядка как не было, так и нет.
— Это потому, что ты тянешь в одну сторону, а Трубецкой с Заруцким глядят в другую! — не выдержал нижегородский воевода Репнин.
— Почто напраслину возводишь? — сверкнул глазами Заруцкий.
— А что, это дело — одни и те же вотчины раздаёте, вы с Трубецким своим, а Ляпунов своим? В лагере каждый день драки!
— Негоже это, негоже! — поддержал Иван Шереметев.
Загудели и все остальные земцы:
— Казаки охальничают не лучше чем литва! Припасы, что идут из городов наших, перехватывают, а наши служилые — в голоде! Давно порядок надо навести.
Ляпунов, чтоб прекратить раздоры, велел составить договорную грамоту. Её подписали 30 июня все участники собора. Для наведения порядка были учреждены Поместный и Разрядный приказы. Отныне все земли, конфискованные у приверженцев Сигизмунда, подлежали общему разделу. «А которые до сих пор сидят на Москве с литвой, — было записано в приговоре, — а в полки не едут своим воровством, и тем поместий и вотчин не отдавать». Все эти земли было решено передать разорённым и бедным дворянам, а также детям боярским, служившим в ополчении. Не были забыты атаманы и давно служившие казаки.
Однако казакам впредь строго-настрого запрещалось самовольно заниматься кормлением, сиречь грабежом. Для их пресечения были созданы Разбойный и Земский приказы. Сбор кормов отныне должны были вести только «добрые дворяне». Заруцкий, получив богатый боярский надел, как при «прежних прирождённых государях», дал согласие на подписание приговора. Правда, за неграмотного атамана руку приложил сам Ляпунов.
На какое-то время казаки притихли, хотя и затаили обиду на главного воеводу. Но особо разбираться было недосуг, поскольку Сапега перешёл к активным действиям. Сначала его конница атаковала ополченцев у Лужников. Получив отпор, он переправился через Москву-реку и попытался овладеть Тверскими воротами. Гетман вынужден был отойти и снова съехался с Гонсевским, чтобы посоветоваться, как действовать дальше. Обоим стало ясно, что «сапежинцам» даже при поддержке гарнизона не удастся взять верх над хорошо укреплёнными и многочисленными лагерями ополченцев.
Кремлёвский гарнизон всё более страдал от голода, поэтому было решено, что войско Сапеги с несколькими ротами из гарнизона, а также с русским отрядом во главе с воеводой Ромодановским направятся к северу от Москвы, где сёла ещё не были разграблены, для добычи провианта. На прощанье Сапега дал неожиданный совет Гонсевскому: «Попытайся сойтись с Заруцким и склонить его на нашу сторону».
...Между Прокопием Ляпуновым и Василием Бутурлиным, находившимся в Новгороде, шла оживлённая переписка. Бутурлин сообщал, что граф де Ла-Гарди встретил его очень любезно, с готовностью обещал помочь ополчению своим войском, однако поставил условие: Земский собор должен пригласить на царствование одного из шведских королевичей. На совете разгорелся горячий спор, большинство из военачальников были категорически против повторения польской истории. Особенно неистовствовал Заруцкий: ведь с приглашением королевича рушилась его тайная надежда посадить на престол полугодовалого Ивана, сына Марины. Однако Прокопий Ляпунов, сам ярый противник воцарения на русском престоле кого-либо из чужеземных отпрысков, призвал членов совета к мудрости.
— Отказать недолго! — говорил он. — Но ведь тогда неминучая война со Швецией. Шведы спят и видят захватить все наши северные земли. Нам де Ла-Гарди с его войском как союзник нужен, а не как враг. Сейчас важно выиграть время. Вот когда на Москве утвердимся, тогда и шведам дадим по зубам!
В конце концов с его доводами согласились и направили шведскому королю грамоту, где говорилось: «Все чины Московского государства признали старшего сына короля Карла IX достойным избрания великим князем и государем Московской земли». Естественно, оговаривалось, что королевич должен будет принять православную веру.
Гонсевский был в отчаянье: он понимал, что с уходом Сапеги Ляпунов со дня на день предпримет штурм Кремля, а помощи ждать было неоткуда. Он позвал для тайного совета дьяка Фёдора Андронова, обычно спесивый поляк на этот раз не чинился: сел с дьяком рядом, чуть ли не в обнимку. Колеблющееся пламя свечи отбрасывало на стену палаты причудливую тень склонившихся друг к другу людей: одного — огромного, с длинными усами, другого — щуплого, с козлиной бородкой.
— Что скажешь, дьяк? — понуро произнёс полковник. — Похоже, что прахом пойдут все наши старания: не уберечь нам наши сокровища в подвалах. Придёт Ляпунов и всё себе заграбастает. Аль я не прав?
— Как пить дать, — вздохнул Андронов. — Заграбастает — ладно. Меня, как предателя, вздёрнет наверняка.
Гонсевский покосился на зловещую тень на стене.
— Сказывают, ты — чернокнижник. Колдун, стало быть. Можешь наслать на Ляпунова чары? Или зелье какое приготовить?
Дьяк вдруг гаденько хихикнул:
— Лучшая отрава — клевета.
— Это ты о чём?
— Помнишь, что тебе Сапега советовал перед отъездом? Чтоб ты Заруцкого держался. Уж больно атаман Ляпунова ненавидит. А сейчас все казаки на земских в обиде.
— Что так?
— Сегодня одного пленного казака привели, вот он и рассказал, что на днях один из земских воевод, Матвей Плещеев, поймал на воровстве двадцать восемь казаков: грабили мирных поселяй Воевода приказал всех их утопить в Москве-реке у стен Николо-Угрешского монастыря. Другие казаки, которые ушли от расправы, позже вернулись, забрали утопленников и привезли в круг. Горячие головы бросились бить земцев, да атаманы их остановили. Потребовали ответа от Ляпунова: ведь он давал слово от всех воевод самовольно не казнить.