Воевода
Шрифт:
— А где деньги возьмём? Нет же у нас! — всплеснула руками княгиня.
— Собрать всю серебряную и золотую посуду, все драгоценности, меха, какие есть. Не жалей, княгиня, будем живы, наживём ещё. А я отдаю свой панцирь и шишак серебряные. Только саблю дедовскую себе оставляю.
Потом, глянув на престарелого Надею, задумался и, решившись, сказал:
— Знаешь что, дядька? Ты останешься здесь с княгиней народ кормить. А в Нижний отправлюсь я сам. Благо воевода там мне знаком, поможет с барышниками справиться, коли втридорога за хлеб запросят.
...Беда приходит не одна. После похорон датского принца через две недели тихо скончалась в своей келье в Новодевичьем монастыре сестра Бориса, бывшая царица Ирина Фёдоровна, в иночестве принявшая имя Александры. Для Бориса это был самый близкий человек. Она помогала ему стать рядом с престолом, быть правителем государства, охраняя брата от злых недругов, пытавшихся увести от него милость Фёдора. Все шесть лет, пока она пребывала в иноческом сане, Борис постоянно ездил к ней, советовался, просил укрепить его державный дух.
Подошедшая осень окончательно разорила крестьян, многие пашни не были засеяны под урожай следующего года. Узнав о царской милости, в Москву в округе ста пятидесяти вёрст хлынули все голодные. Улицы были битком забиты пришлыми. Каждому выдавалось не по полушке, а по копейке, но хлеб вздорожал к осени до четырёх рублей за четверть. Царские амбары были опустошены.
Собрав боярскую думу и высшее духовенство, царь Борис обратился к ним:
— Поделитесь своими запасами. Ведь гибнут людишки тысячами!
Опустив глаза долу, бояре и митрополиты молчали.
— Патриарх Иов! Не тебе ли, Божьему наместнику на Руси, проявить благодеяние!
— Самим обителям мало, — ответил нехотя тот. — Если свой последний хлеб отдадим мужикам, кто будет славить имя Господне!
— А если мы свой хлеб отдадим холопам, — поддержал Мстиславский, — кто Россию защищать будет?
Напрасно несколько часов убеждал их царь, грозил Божьей и своей карой, всё напрасно, тупо отвечали бояре да духовные пастыри:
— Не можем, государь! У самих мало!
...С лютой зимой в Москву пришёл страшный мор.
Многие тысячи исхудавших людей, с измученными лицами как тени брели по улицам, от одного богатого дома к другому, от одной церкви к другой. Прося милостыню Христа ради, из последних сил скреблись в ворота, из иссохших ртов раздавались трудно различимые звуки:
— Х-х-ле-ба-а!
Но беда, коль милосердный горожанин пытался было дать хотя бы истлевший сухарь одному из несчастных: на него налетали сотни голодных, померкнувших разумом людей, разрывавшие благодетеля в клочья в жажде получить хотя бы крошку.
Перепуганный тем, что в Москву стекаются страждущие со всей России, царь приказал прекратить подавать милостыню. Лишившись последней надежды, крестьяне пытались покинуть этот огромный жестокий и холодный город, но, обессилев, падали прямо на улицах. Их подбирали, бросали в сани всех подряд: и тех, чьи тела уже окоченели, и тех, кто только впал в беспамятство, везли за город, где были вырыты на этот случай глубокие рвы. Когда канава заполнялась трупами, её засыпали и делали новую. Волки и лисицы, бродившие вокруг, отрывали ещё свежую землю, чтобы добраться до добычи. У проезжих путешественников волосы становились дыбом при виде сидящих покойников с выеденными лицами. По свидетельству летописцев, всего было похоронено в этих ямах сто двадцать тысяч человек...
«Милости, которые не ценит Господь, не приносят никакой пользы.
Царь Борис от доброго усердия повелевал раздавать милостыню во многих местах города Москвы, но это не помогало, а стало ещё хуже, чем до того, когда ничего не раздавали: ибо для того, чтобы получить малую толику денег, все крестьяне и поселяне вместе с жёнами и детьми устремились в Москву из мест на сто пятьдесят миль вокруг, усугубляя нужду в городе и погибая, как погибают мухи в холодные дни; сверх того, оставляя свою землю невозделанною, они не помышляли о том, что она не может принести никакого плода; сверх того, приказные, назначенные для раздачи милостыни, были юры, каковыми все они по большей части бывают в этой стране; и сверх того, они посылали своих племянников, племянниц и других родственников в те дома, ще раздавали милостыню, в разодранных платьях, словно они были нищи и наги, и раздавали им деньги, а также своим потаскушкам, плутам и лизоблюдам, которые также приходили как нищие, ничего не имеющие, а всех истинно бедствующих, страждущих и нищих давили в толпе или прогоняли дубинками и палками от дверей; и все эти бедные, калеки, слепые не могли ни ходить, ни слышать, ни видеть, умирали, как скот, на улицах; если же кому-нибудь удавалось получить милостыню, то её крали негодяи стражники, которые были приставлены смотреть за этим. И я сам видел богатых дьяков, приходивших за милостынею в нищенской одежде.
Всякий может себе представить, как шли дела».
И. Масса. Краткое известие о Московии.
Доведённые до отчаяния мужики взялись за топоры. На дорогах, ведущих к Москве, появились разбойники, грабившие обозы с хлебом. Одного за другим посылал царь воевод для охраны купеческих караванов: для поимки разбойников на Владимирскую дорогу выехал с вооружённым отрядом видный воевода Головин, на Волоколамскую — Шеин и Салтыков, на Смоленскую — Туренин и Татев.
Но, как оказалось, шайки разбойников в основном состояли из бывалых воинов, бывших боевых холопов поместных дворян, которых хозяева отказались кормить во время голода. Воспользовавшись царским указом о восстановлении Юрьева дня, помещики приказали убираться своим воинам на все четыре стороны. Кто-то из боевых холопов ушёл на юг, в казаки, а кое-кто остался в лесах, мстя боярам и дворянам за скотское к ним отношение. И не только топорами да вилами располагали разбойники, но и огнестрельным оружием. Избегая столкновений с крупными отрядами, они нападали из засады на немногочисленных путников.
Горячего молодого воеводу Ивана Басманова, охранявшего Тверскую заставу, разбойники хитростью завлекли в засаду. Увидев, что на горизонте маячит едва ли десяток разбойников, лихой воевода кинулся за ними в погоню с сотней конных стрельцов. Однако когда отряд оказался в лесу, со всех сторон на стрельцов бросились разбойники во главе с атаманом Иваном Хлопко, пришлось воеводе скрестить саблю с самим атаманом, опытным воином. Рука Хлопко оказалась сильнее, и вот уже воевода в разрубленном шлеме сполз с коня наземь.