Воевода
Шрифт:
— Исполню, воевода, — ответил Пономарь.
Ладьи новгородцев прибыли к становищу на рассвете следующего дня. В становище уже никто не спал и все были готовы к отплытию. Даниил проснулся раньше всех, простился с Олесей и велел ей разобрать с отцом шатёр и увезти его на косу.
— И жди меня, Олесенька, жди, я вернусь.
— Мы будем тебя ждать.
Она бросилась ему на шею, они поцеловались, и Даниил поспешил на берег реки.
Ладьи уже приставали к берегу. Воевода Якун первым спрыгнул с судна. Угадал, что перед ним большой воевода. Поздоровались, и Даниил спросил:
— Тебе нужна днёвка? — Добавил: — Хотелось бы сейчас
— Мы готовы продолжать путь, — ответил Якун, — и можем взять на борт ещё до трёхсот воинов.
— Вот и славно. Расчёты сошлись, — заметил Даниил. — Я пойду на твоей ладье, там и поговорим обо всём.
Настал час отплытия. Первыми ушли новгородцы. На головной ладье отплыл Даниил, прихватив Захара. Он помахал рукой Олесе, которая стояла на берегу, и она ответила ему. Святая душа, Олеся верила, что дождётся возвращения Даниила.
Полноводный Днепр принял армаду русских судов и ничем не стеснил её движения. Лишь ближе к вечеру у острова Монастырский река чуть сузилась, но не задержала суда. Плавание проходило спокойно, остановки на ночлег делали короткие. Каждый раз вечерняя заря уже угасала, когда суда приставали к правому берегу, менее опасному.
В дни движения по Днепру судов Даниил часто думал о том, чтобы судьба проявила к нему милость. Он молил Всевышнего о том, чтобы тот надоумил Девлет-Гирея уйти из Крыма с ордой куда-нибудь в набег. Тогда, считал он, ему не будут противостоять многотысячные отряды крымчаков. Он шёл не завоёвывать Крым, а лишь с тем, чтобы доказать заклятым врагам, погубившим десятки тысяч русичей, что и их земля уязвима и её можно покорить, если возникнет в том необходимость. Вот он поднял четыреста судов и ведёт их в Крым. А почему бы русской рати не поднять четыре тысячи ладей и стругов? Да придёт время, придёт — уверовал в то Даниил.
Суда русичей уже вышли в Днепровский лиман — ширь неоглядная, берегов не видно. Но впереди, как предупредили Даниила торговые люди, их поджидала опасность. Близ турецкой крепости Кара-Кармен лиман сужала Кинбурнская коса. Ширина пролива в том месте всего восемь вёрст. Если армада появится там в дневную пору, турки заметят и, будучи покровителями Крымской орды, вряд ли беспрепятственно пропустят русских. Выход был один: идти мимо Кара-Кармена только ночью.
Так и поступили. День простояли вёрстах в пятнадцати от Кара-Кармена, прижавшись к берегам косы, а едва наступил вечер, двинулись вперёд, вдоль самого побережья косы. Вот уже Днепровский лиман позади и перед судами открытое море. Пришло чувство облегчения: цель похода близко. Но это облегчение было коротким. Ещё и пятнадцати вёрст не прошли от Кара-Кармена, как впереди в рассветной дымке показался большой корабль. Он шёл, видимо, в Кара-Кармен, и Даниил понял, что перед ними турецкий корабль. Упустить его — значит ждать преследователей за спиною, счёл Даниил и велел Якуну вести суда на приступ. На турецком корабле дозорные, похоже, проспали приближение русских судов, и русичи сумели окружить огромное судно.
Застучали о его борта ладьи и струги, и вскоре русские воины взметнулись на его палубу. Впереди Даниила шли Пономарь, Кирьян, Ипат, Фадей, Колюха — самые отважные рубаки. Но турки были настолько ошарашены внезапным налётом русских, что почти никто из них не сопротивлялся. Одни убежали в трюм, другие в страхе поднимали руки, моля Аллаха и дерзких воинов о пощаде. Вскоре корабль оказался в полной власти воинов Адашева. Это был парусно-вёсельный корабль, и когда
Захват корабля вначале порадовал Даниила, но потом озадачил: а что с ним делать? Однако воевода Якун, оказавшийся рядом, избавил Даниила от озабоченности.
— Батюшка-воевода, ты отдай корабль в руки новгородцев. Мы знаем, что с ним делать. Он пойдёт впереди наших судов и первым подойдёт к Гезлёву. На нём же есть пушки, и если надо будет, мы откроем огонь по крепости.
— Славно мыслишь, — согласился Даниил. — Одно добавлю: пушкарей я поставлю из тех, кто воевал под Казанью.
Вскоре новгородцы развернули корабль, и плавание продолжалось. Всех турок посадили на вёсла, хотя и не приковали. Властвовать над ними поставили прежних рабов.
А на исходе следующей ночи, уже более чем в ста пятидесяти вёрстах от Кара-Кармена, русские встретили ещё один парусно-вёсельный турецкий корабль, больше захваченного, и также внезапно пошли на абордаж. Ночное нападение и для этих моряков было неожиданным. Сотни русских воинов, бывшие рабы, оказались на его борту так стремительно, что у турецких воинов не было выбора: или погибнуть в схватке, или сдаться в плен на милость победителей. Турки знали, что Русь и Турция не находились в состоянии войны и потому надеялись, что им сохранят жизнь.
Ещё на первом корабле Даниил нашёл русского, хорошо говорившего по-турецки. Теперь он был у Адашева за переводчика. Тридцатилетний Фрол провёл в плену одиннадцать лет и все эти годы плавал на кораблях. Иногда его освобождали от цепей и вёсел, и он прислуживал вельможам — там и научился турецкому языку. Когда корабль был полностью в руках русских, а пленных согнали в трюм, Даниил пришёл с Фролом и через него сказал им:
— Мы захватили ваши корабли потому, что видели угрозу себе. Мы вам ничем не угрожаем и в полон вас не возьмём. Придёт час, и с Богом отпустим. А пока будьте послушны нашей воле.
Вновь воевода Якун составил из новгородцев команду для второго корабля. Многие из освобождённых рабов вызвались тоже управлять кораблём. Кое-кто даже вернулся на вёсла.
И настал час, когда армада во главе с двумя кораблями вошла в Каламитский залив. Остались считанные версты до Гезлёва. Но было около полудня, и Даниил решил ждать в море наступления ночи. На кораблях спустили паруса, на ладьях и стругах положили вёсла. Все отдыхали, набираясь сил перед прыжком в неведомое. Никто не знал, что ждёт их на западном берегу Крымского полуострова. Одно утешало: на их стороне внезапность нападения. Была ещё надежда на то, что хан Девлет-Гирей со своей ордой находится уже где-нибудь за Крымским перекопом, в степях Приазовья.
Даниил в эти дни плавания по Днепру и по Чёрному морю набрался спокойствия и уверенности в том, что поход русской рати завершится удачно. Иногда он посмеивался над собой, что его уверенность питает Олеся, так просто пообещавшая ему благополучное возвращение. Что ж, его не будет, ежели он дрогнет, проявит опрометчивость и нерешительность, пагубные там, где нужны смелость, находчивость и дерзость. Этого Даниилу было не занимать, и потому-то душевная простота Олеси вещала мудрое и правдивое: он вернётся.