Воевода
Шрифт:
Снова Степан повёл ночных охотников по кругу. Теперь он был намерен посмотреть, чем живёт враг у восточных ворот, где уже получил хороший пушечный удар. На этот раз он решил идти сам, взяв с собой Кирьяна. Ипату на всякий случай наказал:
— Ежели нас долго не будет, зажигай две смоляницы. Но мы не задержимся.
Степан с Кирьяном ушли. Дорога, на которой пушкари расстреляли ногайцев, была пустынна. Слева от неё раскинулась берёзовая роща. В ней и скрылись Степан и Кирьян. Перебегая от дерева к дереву, они наконец увидели два шатра — большой и поменьше. Степан загорелся: метнуться бы туда со всеми и порезвиться в шатрах. Да подумал он, что близ князя не дураки стоят, а настоящие
Близился рассвет короткой июньской ночи. Пора было уходить из стана врага. Но не пробежали они и ста шагов от дерева к дереву, как увидели, что прямо на них идут трое ордынцев. Затаившись за толстой берёзой, Степан шепнул Кирьяну:
— Бей правого, а я левого. Среднего — живым.
Это были три молодых ногайца из свиты князя Губенчи. Для них это была не война, а прогулка, и они, о чём-то болтая, довольные тёплой ночью и ласковым дождём, возвращались к шатрам. Вот они рядом, вот прошли. Два прыжка, и под ножами Степана и Кирьяна упали двое. А третий и опомниться от страха не успел, как тяжёлый кулак Кирьяна ошеломил его, и он тоже упал близ убитых. Кирьян взвалил его на плечи и побежал. Степан полоснул дважды ножом, и разрезал пояса с саблями на убитых, сорвал их и побежал следом за Кирьяном. Они вернулись к своим, и Степан подумал, что сейчас где-то надо зажечь смолянки: ведь шатры кочевников поставлены для князя и его близких. Но что-то словно подтолкнуло его снять оружие с пленника. Он сделал это, не останавливая Кирьяна, несущего ордынца, и увидел, что держит в руках саблю, рукоять которой отделана драгоценными камнями. Степан понял, что в их руках не простой пленник, а некто из сыновей знатных ногайских вельмож. Степан сравнил эту саблю с теми, которые снял с убитых. Они были украшены скромно. Понял Степан и то, что сейчас нет нужды зажигать смолянки: нужно как можно дальше уйти от стана Ногайской орды. Как пить дать, ногайцы бросятся искать исчезнувшего.
Степан уводил своих воинов к югу — там был большой лесной массив. Но на пути у них вновь появилась река Снежеть, обогнувшая Мценск. За ней темнел спасительный лес. К нему и повёл своих воинов Степан. Им повезло. Речку не нужно было одолевать вплавь или искать брод. Они увидели плавни из жердей, по которым поочерёдно можно было переправиться на другой берег. Между тем пленник пришёл в себя, стал сопротивляться, пытаясь вырваться. Ему связали руки и ноги, положили Кирьяну на спину, и тот перенёс его на другой берег Снежети.
Когда взошло солнце, Степан и его воины были уже в глубине леса. Для них это была родная стихия. Пленнику освободили ноги, и Кирьян повёл его на поводу со связанными руками. Наконец-то Степан счёл, что они в полной безопасности: ногайцам их не достать. Он остановился на небольшой поляне.
— Здесь и будем отдыхать до ночи, — сказал Степан.
Охотники — народ бывалый. Кто-то нашёл родник, кто-то завалил сухую ольху, наломал дров. У Ипата в сумке нашёлся чугунок — один на всех, — пшено, сало. На бездымный костерок поставили варить кулеш. Пока готовилась трапеза, Степан завёл «разговор» с пленником, но понял, что тот ни слова не понимает по-русски, к тому же никак не может избавиться от охватившего его страха за свою жизнь. Степан добивался ответа на единственный свой вопрос.
— Я Степан, Степан, — говорил он и тыкал пальцем себе в грудь. — А ты? — И тыкал в грудь ногайца.
И только повторив десятки раз одно и то же, Степан услышал в ответ:
— Чаудал. — И пленник ткнул себя пальцем в грудь.
Однако вскоре всё пошло на лад. Степан вспомнил, что ещё в Васильсурске научился немного говорить по-татарски. Знал он, что татары и ногаи легко понимают друг друга, и стал задавать Чаудалу простые вопросы:
— Ты князь? Или сын князя?
— Сын, — отвечал Чаудал.
— А как имя отца?
— Мой отец — князь племени Губенчаудал. Зовут его Губенчи.
— И где он? Может, пасёт овец?
Чаудал изменился на глазах. Из поверженного в страх он преобразился в гордого и надменного княжеского отпрыска.
— Он здесь. И если вы, гяуры, не отпустите меня, то завтра он снесёт с лица земли ваше городище!
— Спасибо, князь Чаудал, за откровенность. Но тебе-то какая разница, снесёт или не снесёт твой отец наш городок. Ты этого не узнаешь. Мы продадим тебя в рабство, как это делал твой отец с русскими.
— Вы не посмеете.
— Посмеем. За тебя много заплатят.
— Мой отец больше заплатит. Большой выкуп даст.
— А вот это деловой разговор. Завтра и поговорим с твоим отцом.
— Завтра будет поздно. Вам не понадобится выкуп.
Степан смотрел на Чаудала с презрением и жалостью. Презирал он его за надменность, жалел, как мальчишку, не познавшего жизни. И думал Степан в этот миг о том, что, ежели повести с отцом Чаудала умный разговор, он уйдёт от Мценска, получив сына. И возражал себе: уйдёт ли? Он не хозяин себе на поле брани. Над ним, поди, стоит крымский хан. К тому же если переговоры с ханом Губенчи будет вести из леса он, Степан, а не Даниил из крепости, то из этого ничего путного не выйдет. И выходило, что надо как можно быстрее доставить княжича в крепость. Но как это сделать? До наступления ночи и думать об этом было нечего. Опять-таки Степан предполагал и другое. В стане врага сегодня же узнают об исчезновении сына князя, найдут трупы телохранителей, и всё будет ясно само собой.
Так всё и было в орде. Едва князь Губенчи проснулся в шатре, как ему доложили, что его сын вечером ушёл в рощу и не вернулся. Разгневанный князь выбежал из шатра и послал свою личную сотню нукеров на поиски сына. Прошло совсем немного времени, и к шатру князя принесли трупы молодых воинов, сыновей мурз и дружков княжича. Князь Губенчи был убит горем — он потерял единственного сына — и, в ярости схватив плеть, стал избивать своих телохранителей. Они не защищались от ударов. Излив свой гнев, князь крикнул:
— Собрать мудрых!
Вскоре перед ним предстали пять старейшин родов, уже почтенного возраста мужей. Он сказал им:
— Гяуры украли моего сына Чаудала, убили двух ваших сыновей. Кто мне ответит, что делать?
Самый почтенный, с седой бородой мурза ответил:
— Великий князь ногаев, поднимай орду, мы возьмём крепость и найдём твоего сына.
— Всё ли готово, чтобы идти на приступ? — спросил князь.
— Мы готовы, — ответили четверо мужей.
— А ты что молчишь, Могата?
— Я тоже готов вести воинов. Но мы можем потерять многих, а сына твоего не найдём.
— Почему?
— Потому что его нет в крепости. Он где-нибудь за её стенами.
— Ты самый мудрый, Могата. Говори, что делать?
— Надо идти к гяурам на переговоры и обещать им всё, что угодно, если отдадут тебе сына.
— Ты же говоришь, что его там нет.
— Но он будет там. Отдадут Чаудала — не губи крепость, нет — поднимаемся на приступ.
Князь Губенчи задумался. Он знал, что в любом случае он должен уничтожить крепость, сжечь город, побить защитников. Так было решено на большом совете Крымской орды и ногайцев. И это возложено на него, князя Губенчи, союзника хана Девлет-Гирея.