Воин древнего мира

Темноглазая аштарта с волосами цвета воронова крыла и кожей ровного светло-оливкового цвета опустилась на колени перед священным прудом Яйт-Шеш в пещере средь гор Гилф-Кебир. Пруд был заполнен не водой, а густой жидкостью, просачивавшейся безлунными ночами из расщелины в стене пещеры.

Влага казалась темной, как огромные глаза Аштарты.

Ее поверхность выглядела внешне спокойной и неподвижной, как и лицо женщины — но только

А под этой поверхностью...

Лицо царицы отражалось в пруду. Блестящие зрачки цвета черного янтаря почти сливались с радужной эбонитовой оболочкой. Накрашенные синим ресницы казались длинными и слегка загнутыми. Над ними красовались тонкие брови, такие же иссиня-черные, как волосы. Царица о чем-то напряженно думала — ее брови почти сомкнулись на переносице. На затылке и у висков волосы ниспадали огромными прядями. Но они не закрывали маленьких, прижатых к голове ушей и были покрыты лаком или маслом. Пряди волос, расчесанных на пробор, встречались чуть ниже ямочки у основания длинной шеи, где их стягивала заколка с малиновыми драгоценными камнями. Дальше они свисали свободно и доходили до пупка царицы. Небольшой прямой нос Аштарты был надменно вздернут. Ноздри по форме напоминали крошечные капельки. Маленький, квадратный, четко очерченный подбородок завершал портрет повелительницы Куша.

Черты царицы казались безукоризненно красивы — классический образец, как и черты другой женщины, лицо которой украсит страницы учебников тысячи лет спустя. Правда, Нефертити станет царицей Кемета, или Египта, как позже назовут Кемет. Аштарта же была кандассой Куша. Кемет и Куш враждовали между собой на протяжении многих сотен лет, и эта борьба могла закончиться только после того, как война истощит либо ту, либо другую страну, или же неумолимый судья — время сотрет их с лица земли.

Сейчас Аштарта находилась в священной пещере.

Она склонила колени перед прудом Яйт-Шеш потому, что ныне война между Кеметом и Кушем разгорелась с новой силой. Армия Куша, возглавляемая полководцами Кхайем Ибизином и Манеком Тотаком, отправилась с Гилф-Кебира в Кемет, к водам великого Нила, чтобы нанести удар в самое сердце царства фараона Хасатута. Войска Аштарты взяли в осаду город Асорбес, защищенный массивными стенами. В центре его находилась будущая гробница Хасатута — огромная пирамида, строившаяся уже много лет... Кандасса должна была бы уже получить известие о победе своей армии, а оно все не приходило.

Могло ли случиться так, что колдуны и черные маги, находящиеся на службе у фараона, превратили победу армии Куша в поражение? Маловероятно, считала Аштарта. Но за пять лет правления она насмотрелась всякого. Именно поэтому она пришла сюда и ждала Имтру, мага, обещавшего ей видение. Имтра был стар и не мог подняться на гору, к пруду, так быстро, как раньше.

Аштарте казалось, что она уже очень давно ждет. Наконец до нее донеслось тяжелое свистящее дыхание старика, и послышался шорох шагов. Царица подняла голову.

На какое-то мгновение, перед тем как маг вошел в пещеру, послеполуденное солнце ярко осветило его длинные седые волосы и бороду. В этот миг они показались Аштарте рыжеватыми, а золотые символы на черной тунике Имтры продолжали светиться даже в темноте пещеры. С кисти старика на кожаном шнуре свисал небольшой светильник. Постепенно глаза Имтры привыкли к тусклому освещению, и он заметил Аштарту, застывшую на коленях перед прудом.

Увидев женщину, маг задержал дыхание. Хотя "он уже был человеком преклонных лет, и огонь в нем почти потух — ведь кандасса приходилась правнучкой его давно умершему брату — царица была настолько красива, что старое сердце Имтры тревожно забилось. «Ее красота способна разбудить мертвых», — подумал он.

На Аштарте было ярко-красное прямое платье без пояса, закрепленное брошью на левом плече. Руки, шея и правая грудь оставались обнаженными. Но, несмотря на простой наряд, красота казалась старику божественной. В сумраке пещеры кандасса напоминала идеальную жемчужину в темной створке устрицы. Она больше походила на богиню, чем на смертную царицу, правда, Имтра не верил в старых богов. Они умерли точно так же, как погибла Сахара, совсем недавно еще зеленая страна. Ныне над старыми богами глумились, в них плевали, а потом их уничтожили черные маги и колдуны Хасатута, прославившегося своей жестокостью.

Старые суставы Имтры заскрипели, когда он склонил одно колено, а потом тяжело опустился в пыль пещеры. Царица не пыталась его остановить, хотя эта демонстрация верноподданнических чувств была бессмысленна. Магу не нужно было заверять кандассу в верности — на протяжении вот уже восьмидесяти лет он преданно служил Аштарте, ее отцу и отцу его отца.

Старик коснулся лбом пола, и женщина положила Руку на его светлые кудри.

— Встань, отец, — приказала она. — Давай посмотрим, что произошло. Мне кажется, будь все в порядке, мы уже получили бы весть от Кхайя и Манека.

— Да, кандасса, ты, наверное, права, — согласился старик, вставая на колени у края пруда рядом с царицей. — Но я должен предупредить, что Яйт-Шеш теперь не так кристально чист, как раньше. Нельзя полностью доверять тому, что ты увидишь в нем, а значение некоторых образов может остаться непонятным.

— Но мы все равно заглянем в него, — сказала она.

Они повернулись к блестящей черной поверхности.

Имтра высыпал содержимое небольшого кожаного мешочка, затем жестом показал царице, что следует немного отодвинуться, и начал произносить заклинание, передававшееся из поколения в поколение его предками-магами. Голос старика звучал странно и непривычно в пещере, погруженной в тишину.

Имтра произносил заклинание монотонным голосом, становившимся все громче и громче. Когда его голос достиг пика, маг начал размахивать над головой светильником, свисавшим с его запястья на кожаном ремне. Из отверстий фонаря повалил пахучий дым. Тогда маг открыл крышку, чтобы освободить путь дыму. Когда же Имтра замолчал, закончив заклинание, и эхо его голоса утихло в дальних углах пещеры, подул сильный ветер. Старик вытянул вперед дрожащую руку и высыпал угли из светильника на поверхность пруда.