Воин ночи
Шрифт:
И вот теперь, когда по обеим сторонам от вражеского центра Хейд превратил построения райксовских дружин в жалкие островки истекающих кровью и еле отбивающихся от наседающего противника людей, его тяжелые кавалеристы перегруппировались в плотные квадраты и помчались вперед, окружая еще ничего не успевшую понять середину союзного воинства.
Тем временем тяжелая конница райксов, в первых рядах которой мчался весь цвет племенной аристократии Закатных Земель, ударилась о стену пикинеров. Все перемешалось:потери с обеих сторон, даже принимая во внимание невероятную для людей выживаемость вампиров, были одинаково большими. Копья вонзались в брюхо мчащихся на полном
Клещи сомкнулись. С двух сторон конница Хейда врезалась в остатки воинства райксов. Началась схватка грудь в грудь, в немыслимой тесноте, когда даже мечи становились лишь помехой. Обреченные люди стояли насмерть, ибо отступать было некуда - бегство спасло бы им жизнь не более, чем на два-три дня. И они умирали сейчас, чтобы прихватить вместе с собой как можно больше врагов! Хейд невольно подумал: "Если бы их вожди были столь же мудры, сколь храбры простые воины, все могло быть иначе…"
Но крики и звон постепенно редели, и наконец смолкли вовсе. Они уступили место отвратительным звукам кровавого насыщения. Хейд кивком приказал свите следовать за собою, вскочил на заранее приготовленного коня и помчался вниз - к полю своей славы, своего величия.
Когда элита воинства вампиров проезжала мимо одной из наиболее жутких гор мертвых тел, внимание Хейда привлекло какое-то движение. Он приказал остановиться и стал наблюдать.
Держась одной рукой за древко изорванного знамени с каким-то уже неразличимым гербом, а другой сжимая иззубренный меч, с земли упрямо пытался подняться смертельно раненый воин. Он явно рубился до последнего, защищая доверенную ему святыню - символ Рода. Даже сраженный, он не упал, а просто опустился на колени! Трудно было сказать - простой ли это воин или райкс, ибо все его тело было покрыто кровью, а бесчисленные раны щедро дополняли эту жуткую картину. Глаза умирающего пылали огнем - он уже явно обезумел от боли и бесчисленных убийств, и вряд ли он понимал, где находится.
Наконец ему удалось опереться на древко знамени как следует. Один из сопровождавших Хейда всадников обнажил меч, но повелитель вампиров отрицательно мотнул головой и поднял руку. Странный интерес заставлял его наблюдать за последней агонией врага.
Неимоверным усилием воин поднялся. Шатаясь, словно пьяный, он выпрямился, и его глаза, постепенно принимая осмысленное выражение, остановились на повелителе вампиров. Губы умирающего беззвучно шевелились, он сделал шаг вперед, занося руку с мечом, потерял равновесие и рухнул навзнич, широко раскинув руки, продолжая сжимать клинок и знамя.
Он прошел много битв, и особенно не страшился смерти. Уже полуосознанным напряжением мышц умирающий повернул голову и устремил застилаемый туманом взор вслед Хейду и его свите. Стоило пожалеть лишь о том, что перед смертью он не отомстил за своих павших товарищей. Уже где-то в глубине гаснущего сознания воин подумал, что все еще только начинается, и эта чума, этот мор, насланный темными Богами, так и будет распространяться по Земле, покуда железная рука настоящего Полководца не воздвигнет на пути вражеского нашествия непреодолимую преграду…
Стеклянеющий взгляд потух.
С этого дня в сердце Закатных Земель, от границ Арьяварты до великого Райна, от моря на Полудне до моря на Полуночи не осталось
7.
Распростертые над землей крылья летучей мыши несли темную сущность Хейда над лесами и реками. Он стремился к замку последнего из райксов Закатных Земель, чья земля еще не стала частью империи вампиров. Кроме того, по слухам, сей правитель обратился за помощью к извечным врагам - туатам, чьи племена бродили по дубовым лесам на Закате от Райна. Впрочем, благодаря своему пограничному положению, этот райксландт особенно никогда и не враждовал с дикими соседями, чаще всего откупаясь от варваров.
Но еще и нечто неосознанное тянуло Хейда к замку непокорного правителя. Он чувствовал, что там его ждет нечто важное - то, что так или иначе повлияет на будущее.
Ульра, дочь хранителя границы Нордольва, не могла уснуть. Она поднялась с измятой постели, на которой ворочалась уже несколько часов, и в темноте подошла к окну, распахнув ставни. Над миром царило Полнолуние. В спальню протянулись волшебные лучи ночного светила, чей диск висел над кронами деревьев внизу, у подножия холма, на котором был возведен замок отца юной красавицы. Легкий, чуть ощутимый ветерок коснулся ее волос, как будто чье-то нежное дыхание.
То, что чувствовала Ульра, увидевшая семнадцатое лето, можно было назвать некой смесью тревоги и ожидания, словно ночь куда-то манила ее. Лунный свет, придавая своими красками необычные очертания окружающим предметам, едва проникал в спальню дочери райкса. Черные, клубящиеся тени ползли по стенам, свивались клубков вокруг ног Ульры, обнимали ее за плечи…Неясное томление стало невыносимым, девушка прижала к груди руки, вдыхая ночную прохладу всей грудью - и вскрикнула. Почти беззвучно взмахивая кожистыми крыльями, в окно влетела огромная летучая мышь.
Ульра отпрянула в сторону, прижалась к стене рядом с окном и стала следить за незванным гостем. Ночной призрак совершил круг под потолком, задержался на миг - и стремительно рухнул в противоположный угол. С замиранием сердца девушка следила, как летучая мышь слилась с клубящимися тенями, как бесшумно засверкали разноцветные огоньки, не разгонявшие мрак, а словно самостоятельно жившие в нем. Вот они начали угасать, уступая место клубам плотного тумана, образующим нечто бесформенное. Лишь два красных, похожих на уголья, огня не исчезли, поднявшись в сплошном белом и будто бы светящемся облаке на высоту человеческого роста. И Ульра поняла, что это - разглядывающие ее глаза…
Во мгновение ока она сорвала со стены ножны с кинжалом, которым научилась от отца в совершенстве владеть, обнажила лезвие и выставила от груди вперед, став на взгляд Хейда еще прекрасней. Разгневанная богиня - хранительница Рода.
Воплотив себя в туманный призрак в спальне дочери райкса, повелитель вампиров сам плохо понимал мотивы этого поступка. Однако молодость, свежесть Ульры, красота ее тела напомнили ему на миг Вельгу. Но его юношеская любовь была чем-то прошедшим, утопленным в крови и боли, а Ульра была жива и прекрасна. Посетившее Хейда чувство не было, конечно, любовью, это была усталость от одиночества, которая рано или поздно приходит к любому из тех, кто стоит выше остальных. И девушка вздрогнула, когда из непроглядного тумана, простиравшего клубящиеся пряди в ее сторону, зазвучал печальный, несколько хриплый голос: