Воин забвения. Отравленный исток
Шрифт:
– Вы можете расположиться в доме отца, пока Рогл не придёт в себя, – в который раз попытался возразить Медведь. – Там вас никто не тронет.
– Старосте не к лицу идти против своего же народа.
– Я ещё не староста. Да и стану ли им, когда княже узнает, что я вас отпустил. Наложит вето, да ещё из дружины прогонит.
– Будет вече, и тебя выберут вместо отца, – Млада хлопнула ладонью по брошенной на землю сумке и повернулась к Медведю. Он нахмурился и невесело усмехнулся. – Князь не пойдёт против воли людей. Ты – воин, прошедший через бой с вельдами. Рыси уважают тебя. К тому же Ратибор хотел этого. А его они уважали и любили ещё больше. И тебя полюбят – вот увидишь. А чтобы это случилось поскорей, нам с двумя вельдами
Медведь вздохнул и невольно посмотрел в спину Зорену, который раздувал чуть занявшиеся пламенем ветки. Ещё накануне, когда все они, кроме Веданы, пришли к погребальному костру Ратибора, Рыси косились на вельда с плохо скрываемой ненавистью, и только твёрдый вид Медведя удержал их от открытых нападок. А вспыхнувшие было враждебные возгласы загубил на корню. Неведомо почему деревенские сразу приняли его за старшего. Видно, потому что он очень уж походил на молодого Ратибора. Это стало бросаться в глаза сразу после того, как Млада узнала о том, что кметь его сын. Она даже удивлялась тому, как раньше не замечала такого поразительного сходства. Хоть жизнь и ремесло научили её быть очень внимательной к подобным мелочам. Пусть и бастард Медведь, а люди перешли под его крыло гораздо охотнее, чем под Жданово. Оно и неудивительно: взбалмошный и подловатый парень вряд ли вызывал даже у родичей такое уважение, как княжеский дружинник. Он уже доказал свою твёрдость и отвагу в бою. За ним жители Беглицы будут, как за каменной стеной.
– Значит, Ариван… – Медведь пытливо заглянул ей в глаза. Млада кивнула. – Хоть на обратном пути заедь в гости.
– Коли будет обратный путь – заеду. А ты обживайся поскорей. И подумай над тем, что я тебе говорила про Раску. Хозяйка в доме нужна.
Медведь чуть склонился к её лицу и осторожно провёл пальцами от виска к щеке.
– Ты же знаешь, что… – он подался вперёд ещё, почти коснувшись губами её губ.
– Перестань, – Млада отклонилась от его ладони и глянула поверх спины коня на Хальвдана. Но тот о чём-то говорил с Зореном и не смотрел в их сторону.
– Прости. Но по-другому не могу, – почти прошептал Медведь. – Хоть и знаю, что ты моей никогда не будешь.
– Не буду… Но всё равно я очень благодарна тебе за всё. За то, что останавливать нас не стал.
Кметь горько улыбнулся и вдруг притянул Младу к себе. Обнял, крепко и тепло. Она на мгновение почувствовала его запах, но внутри по-прежнему ничего не дрогнуло. Растворилось в душе сожаление об их единственной ночи – ведь тогда им было хорошо. Этого ли не достаточно? Млада только позволила себе задержаться подольше в заботливых, могучих объятиях и отстранилась.
Медведь тут же отвернулся и, издалека попрощавшись с остальными, запрыгнул в седло и уехал.
Глава 3
Тёплое совсем уж по-весеннему солнце, поднимаясь всё выше по небу, сквозь окно пекло затылок. В покоях с непривычки было душно – хоть стёкла выбивай. И скажи кто, что на дворе только начался Лютень – не поверишь.
Драгомир раздражённо отбросил в сторону записку от древнерского старосты Наяса. И почему же с этим несносным стариком постоянно всё сикось-накось? Ни разу не прошло гладко ни одной встречи, ни разу дань они не заплатили без проволочек. Даже с сотнями для войска кобенились до последнего. Вот и теперь Наяс писал, мол, приехать не может, потому что захворал, а путь до города неблизкий. Дороги раскисли – и в санях, и в телеге ехать одинаково не с руки. И в каждой скупой строчке слышалось нарочито мучительное кряхтенье немощного старца. Хоть Драгомир помнил и его проницательные, ясные не по летам глаза, и больно крепкую для прожившего долгий век мужчины фигуру. Прикидывается, как пить дать. Не упустит оказии щёлкнуть по носу зазнавшегося юнца, хоть юнцом Драгомир уже давно быть перестал.
Прямо того Наяс не сказал, но дал понять: если хочешь узнать о себе и странном душевном недуге хоть что-то – придётся ехать к древнерам самому. Князь – не князь, а уважение к старшему проявить надобно. И уж выдумки то навешанное на уши Хальвдану предостережение или правда – другой вопрос.
Мысленно Драгомир прикинул, сколько ехать до Излома, и глянул на улицу. Погода к путешествиям располагала, хоть дорога за время похода засела костью в горле. К тому же со дня на день должны были вернуться отряды, отправленные вслед за сбежавшей Младой – наверняка уж нагнали. Но деваться всё равно некуда. Такое дело, как разговор со старостой, никому не поручишь. И тянуть больше нельзя. Драгомир это чувствовал нутром. Знал, что его заволакивает чем-то тёмным и вязким.
Вот и сегодня ночью ныла раненая рука – так, что не вздохнуть. А на утро постель была противно влажной от пота.
В светлицу вошёл Лешко, взлохмаченный и радостный. Вот уж кому, а ему, неугомонному, не терпелось снова отправиться в дорогу. До сих пор каждая поездка для него – событие и повод гордиться тем, что он служит самому князю. Вот и к древнерам тоже напросился.
– Вигену всё передал, – звонко сообщил мальчишка. – Сказал, сейчас будет.
Драгомир рассеянно кивнул и даже не заметил, как Лешко ушёл. В висках гулко билась кровь, точно тело охватывала лихорадка. Расплывались вокруг покои, и тускнел тёплый солнечный свет, заполняющий их россыпью сияющих в воздухе пылинок. Откуда-то изнутри доносился неразборчивый гул, похожий на слова, повторяемые снова и снова. Драгомир вслушивался, силился понять и злился от того, что понять не может. Это почему-то казалось ему очень важным.
Мелькнула тень впереди, на миг озарилась пятном света и замерла. Назойливо, тяжело. Нависла в немом ожидании. И слух поразил невыносимо громкий возглас, пронизанный недоверием или даже испугом.
– Княже!
Драгомир вскинул голову. Перед ним, заложив руки за спину, стоял Виген. Напряжённый и беспрестанно его оглядывающий. Заботы во время похода сказались на нём нехорошо. Он как будто осунулся, посерел. И до того худощавое лицо его стало ещё более резко очерченным. Но в то же время Виген по-другому стал держать спину, словно ещё пуще закалился твёрдый стержень, присущий ему, сколько Драгомир его знал. И сталь его явственно отдавалась особым блеском в светло-серых глазах.
– Мне нужно уехать, Виген, – ещё немного помолчав, проговорил Драгомир. – Ненадолго. На несколько дней. Бажан ещё под стражей, а Хальвдан пёс знает где – значит, тебе опять оставаться за старшего, пока меня не будет.
Виген согласно и почтительно наклонил голову, но всё же вопросительно сверкнул на него глазами. Драгомир жестом разрешил ему говорить.
– Я думал, ты прикажешь выпустить Бажана. Он в твоё отсутствие справился бы не хуже.
– Он уже справился. Так, что сбежали два пленника и воевода с кметем. Пусть посидит ещё. Плесенью не покроется, – Драгомир краем глаза увидел, как Виген пожал плечами. – Может, пока я буду в отъезде, вернутся отряды, отправленные за Младой… и всеми остальными. Кметей расспросить, новых приказов не давать. Посох сразу же отнести ко мне в покои и никому не прикасаться. Кого привезут – в темницу до моего возвращения. Никаких поблажек.
– И Хальвдану?
– Ему, паскуде, в первую очередь.
Скрытник поджал губы, но возражать не решился. Драгомир внимательно его оглядел и продолжил, удовлетворившись молчанием:
– С Торой ты отправил надёжных людей? Мне нужно вовремя узнать о том, как Ингвальд встретит известие о смерти дочери.
– Надёжных. Хотели поехать некоторые вереги, чуть бучу в детинце не подняли. Правда, кмети их быстро приструнили. Но, – Виген нахмурился и вздохнул, – чуется мне, что на время они притихли. Только Хальвдан их в узде держал. А слухи-то о Гесте ходят…