Воинствующий мир
Шрифт:
— Присаживайтесь, Михаил Михайлович! — чуть усталым голосом сказал Вяземский, когда я вошёл в его кабинет. — Я требую с вас объясниться!
— Я хотел бы просить руки вашей дочери, Ваше Сиятельство, — сказал я, пока не садясь на предложенный стул.
— Руки? Почему она? Посчитали, что рожденная не в браке, так ровня? — вскричал Андрей Иванович.
Я промолчал, хотя уже мог свести разговор к дуэли, слова прозвучали обидные. Вот только нельзя мне дуэлировать с этим человеком, даже если он и не будет моим тестем. Император не поймёт такого,
— Отчего вы молчите? — спросил Вяземский, когда от меня не последовало реакции на крик. — Отвечайте!
— Извольте, раз настаиваете. Я нынче уже потомственный дворянин с немалым состоянием. Роду племени не крестьянского, а священнослужителя Церкви нашей. И да, я питаю к вашей дочери искренние и светлые чувства. Я могу стать для неё хорошим супругом, — сказал я и не более того.
Оправдываться и начинать многословно убеждать, что я именно тот, кто… Не буду.
— Вот как? Вы, искренне считаете, что князья Куракины смогут оставаться подле государя и далее вам благоволить? — уже чуть менее громко спросил Андрей Иванович.
— Я не цепляюсь за князей, но искренне благодарен и Алексею Борисовичу, и Александру Борисовичу. И предавать никого из них не стану. Я умею оставаться благодарным. Жил и буду жить по чести! А нынче у меня более коммерция с ними, нежели продвижение по службе, — сказал я, всё-таки присаживаясь на стул.
— В Военторге ваша доля есть? Какая? — неожиданно для меня спросил Вяземский.
Я рассказал не только о Военторге, не забыв указать и о том, сколько приблизительно денег я лично получил от деятельности этой компании, шокируя потенциального тестя. При этом приуменьшал размеры сумм. Я раскрыл свои паи в проектах, кроме только участия в авантюре с миасским золотом. Не забыл сказать, что имею доли в доходах имения Белокуракино, как и в поместьях Державина. Даже сказал про то, что уже нашумевший ресторан Астория мой, как и два других в Питере и один в Москве.
Звучало всё весьма внушительно. Я, действительно, уже считался богатым человеком, пусть финансов пока недостаточно для того, чтобы всерьёз начинать реализовывать планы. Хотя нет, не в деньгах дело, а в людях и возможностях, которые нарабатываются по мере возвышения.
— Мне докладывали, что ваше состояние не дотягивает и до ста тысяч рублей, где большая доля за дарованным государем имением. Хорошее имение… Говорите, что там уже восемь сотен душ? — тон Вяземского резко изменился.
— Да, Ваше Сиятельство, прикупил давеча по случаю душ крепостных, но умельцев и ремесленного люда, — сказал я, как бы между прочим.
Да, я потратил баснословные деньги на покупку крепостных! Более ста пятидесяти тысяч ушло. И сейчас думаю: может это и зря. Куракин старший слышал звон, да не понял, где он, когда делился инсайдерской информацией, что скоро крестьян будут продавать только с землёй.
Дело в том, что проект Указа, по которому продажа крестьян может быть только при озвученных условиях, касался лишь Малороссии, Слабожанщины и Новороссии. Это канцлер Безбородко упросил императора на проведение такого эксперимента. Так что, купить души на иной части европейской России можно, как и прежде, без земли.
Но стоит ли мне огорчаться таким тратам? Нет, так как я в приоритете покупал не простых землепашцев, хотя и их было немало. Я искал плотников, строителей, даже металлургов. На Демидовских заводах на Урале удалось купить по завышенной цене некоторых мастеровых, отучившихся в школах при заводах. Впору, вкупе с Кулибиным и рядом мастеров Екатерининской Торговой верфи, открывать свой завод, что я и собирался осуществить в ближайшие годы.
— Что ж… Я не скажу, что сие сильно меняет обстоятельства, — неуверенно говорил Вяземский. — Что скажет ещё и Екатерина…
— Я понимаю, Ваше Сиятельство, ваши тревоги, что я, как звезда, могу упасть с небосклона власти и сгореть. Но я не перестану быть пиитом, у меня хватает виршей, что ещё не изданы, прославлюсь и на этом поприще. Не потеряю я и свои капиталы, только преумножу их. Я издал свои труды по математике и физике, они будут признаны в Европе. Не позволю уйти себе в небытие, останусь на плаву, — говорил я, поняв, что именно беспокоит потенциального тестя.
Вяземский встал, подошёл к двери, приоткрыл её.
— Пригласи ко мне Екатерину Андреевну! — повелел Андрей Иванович слуге, дежурившему у двери.
— Дайте мне, Ваше Сиятельство, прошу вас, пять минут! — сказал я и, получив одобрение, рванул из дома.
В моем выезде, укутанными в одеяла, были георгины. Те самые цветы, что нынче, после издания моего вирша с одноимённым названием, готовы были бы в России покупать за баснословные деньги, но негде. А у меня георгины были. И только у меня. А ещё я подготовил кольцо, дорогое, выполненное Каспаром Милле из лучшего золота с отличным большим бриллиантом.
— Позволите? — спросил я, входя с цветами и коробочкой в кабинет к Андрею Ивановичу, там уже была Катя.
Я стал на колено, протянул сперва цветы, после открыл коробочку и протянул её своей потенциальной невесте.
Катя посмотрела на отца, потом снова на меня, начала обдувать себя веером, словно на дворе не минус десять, а все плюс тридцать. Девушка проявляла крайнюю степень взволнованности. Пауза затягивалась, и температура, как в помещении, так и внутри, казалось, повысилась.
«Да, пора бы изобрести градусники. Они уже есть, однако, какие-то нескладные», — пролетели в голове мысли, выгоняя иные рассуждения, похожие даже на панические.
Не узнаю себя. Чего нынче больше из того, что заставляет волноваться: чувств к Кате или страха получить отказ, и тем самым попрать своё понимание чести и достоинства? И то и другое и что-то ещё…
— Батюшка, я должна дать ответ нынче же? — спросила Екатерина Андреевна Колыванова.
— Дочь, ты ничего не должна. Мы с господином Сперанским ещё не договорились, но твоё решение для меня важно, — сказал Вяземский, как по мне, так перекладывая ответственность на девушку.