Воины преисподней
Шрифт:
Ну а возглавляемые ловчим всадники мчались к Боголюбову весь день и даже всю ночь, выбирая кратчайший путь. Добившись осуждения своего господина, Никита наконец-то осознал себя важной персоной да к тому же удовлетворил жажду справедливости. Оттого настроение у ловчего было просто превосходное. Теперь бы покарать ещё других нечестивцев…
Зато скакавшего позади него Илью несколько смущало то обстоятельство, что вместе с несомненным вероотступником Владимиром Константиновичем были схвачены и, по всей видимости, казнены лица духовного звания… С другой стороны, Илья своими глазами видел в церкви Покрова на Нерли таких же точно выкрестов-священников. Не мог углицкий князь продаться сатане в одиночку, в этом богомерзком деянии обязательно
И не привыкший к быстрой езде послушник вдруг переставал бояться бешеного темпа скачки, ударял пятками в лошадиные бока и задорно покрикивал:
– Н-но-о!.. Н-но-о!..
Остальные подзадоривали Илью и друг друга, перекликались на скаку. Всех занимала единственная мысль: сумеют ли они одолеть Андрея Ярославовича? Если великий князь затевает такое непростое и опасное дело, как распространение на Руси власти сатаны, он должен опереться прежде всего на мечи и копья своей дружины. Значит, в Боголюбове вполне может быть собрано приличное войско. Что же тогда делать? В Угличе всё оказалось довольно просто, но там бунтари были у себя дома, а здесь… Вряд ли приближённые великого князя захотят верить на слово каким-то чужакам. Или того хуже – слуги наверняка последовали примеру своего господина и продались антихристу. Но тогда вообще бессмысленно рассчитывать, что их удастся склонить на свою сторону!
В конце концов Яцко, один из гридней, придумал довольно рискованный ход: ехать не прямиком в Боголюбов, а сначала завернуть во Владимир и рассказать о случившемся местным жителям. Все знали, что многие владимирцы недовольны правлением Андрея Ярославовича, особенно те, кого великий князь согнал с насиженных мест. Независимо от того, поверят ли владимирцы рассказу послушника или не поверят, многие из них захотят расквитаться с Андреем Ярославовичем за нанесённые обиды, утверждал Яцко.
Пожалуй, это был неплохой выход. Однако тут в спор вмешался послушник и перекрикивая стук копыт и свист ветра в ушах, внёс ещё одно предложение: перед столицей завернуть в Суздаль к архиепископу Харлампию и попытать счастья у него. Отступничество от веры Христовой необходимо осудить праведным судом Божьим, это не мирское дело. Лишь архиепископ способен поднять против проклятых выкрестов всех честных христиан. А уж супротив всего народа христопродавцам ни за что не выстоять! Народ во главе с Божьей церковью – это и есть та сила, которая способна противостать даже великому князю со всем его войском.
– Ай да Ильюха! Ай да голова! – обрадовались всадники. И поворотив немного к востоку, понеслись в Суздаль, которого достигли к полудню Фомина воскресенья.
Не считая мелких хлопот, у архиепископа Харлампия было два серьёзных дела. Во-первых, он готовил для вечерней службы обстоятельную проповедь на тему: «Блаженны не видевшие и уверовавшие», – созвучную с темой сегодняшней Литургии. Во-вторых, обдумывал действия в связи с неумолимо приближающимся Рождеством Иоанна Предтечи. После нескольких тяжёлых лет разрухи и голода, вызванных татарским нашествием, нравственность паствы заметно упала. Митрополит не без оснований опасался, что в этом году, как и в прошлые, простолюдины устроят невиданного размаха купальские игрища. Это позорное явление до сих пор не было изжито. Но если до нашествия люди хоть как-то таились, то теперь они вконец обнаглели. Харлампию донесли, что народ с нетерпением ожидает Иванова дня, дабы учинить ночной шабаш. Более того, ходили упорные слухи, что в этом непотребстве готова принять участие не только всякая беднота, но и молодёжь из знати, а этого уж и вовсе нельзя допустить!
Харлампий задался целью раз и навсегда покончить с позорным поганским обычаем, который сопровождался всевозможными непотребствами
Итак, дел было по горло. Услышав, что к нему явилась целая толпа вооружённых угличан, архиепископ поначалу решил не выходить к ним, передав через послушника, который исполнял при нём обязанности секретаря, примерно следующее: к духовному владыке приходят со смирением в сердце и кротостью в душе, а не с оружием; подите же вон. Однако гридни подняли такой шум, что митрополиту поневоле пришлось выйти к незваным гостям, которые, как известно, хуже татарина.
И Харлампий не пожалел об этом. Выслушав Илью, он мигом позабыл и о подготовке проповеди, и о купальских страстях. По его просьбе послушник дважды повторил рассказ, а затем поклялся на Святом Писании спасением своей души, что всё рассказанное – чистая правда. И в подтверждение клятвы поцеловал крест и образ Пречистой Богородицы. Услышав о расправе, учинённой над Владимиром Константиновичем и другими, Харлампий нахмурился: он был лучшего мнения об этих людях. Тем более, что перед смертью дьякон Никифор клятвенно отрицал свою причастность к заговору против веры… Нет ли здесь ошибки? С другой стороны, поведение Владимира Константиновича было в высшей степени подозрительным.
Впрочем, раздумывать некогда! Если князья во главе с подлым отравителем Андреем и вправду вступили в сговор с врагами Руси и Божьей веры, если язва сатанизма уже перекинулась из Владимира и Боголюбова аж на Углич, остаётся одно
– действовать без промедления.
Через четверть часа во всех храмах города загудели набатные колокола. Люди выскакивали из домов, испуганно спрашивая друг у друга, что случилось: то ли потоп, то ли пожар, то ли вновь татарва налетела, не приведи Господи.
– На вече, на вече, на центральную площадь! – кричали всадники в пропылённых одеждах, которые сновали по улицам взад-вперёд, рискуя сбить с ног и растоптать прохожих.
Люди прижимались к стенам домов, пропуская вестовых, а затем спешили к вновь отстроенному княжьему дворцу, в котором прежде жил Святослав Всеволодович, а теперь останавливался во время нечастых наездов в Суздаль князь Андрей.
Вече!.. Здешние князья не позволяли народу «вольничать» и зорко следили за тем, чтобы горожане невзначай не последовал примеру новгородцев и псковитян. Значит, если кто-то решил скликать вече, произошло нечто действительно из ряда вон выходящее.
Когда толпа заполнила площадь и прилегающие ко дворцу улицы, на крыльцо взошёл архиепископ и рассказал о том, что узнал от послушника и углицких гридней. Речь Харлампия вызвала настоящий взрыв возмущения. Суздальцы не слишком доверяли Андрею с тех пор, как Святослав Всеволодович, которого они считали законным князем и истинным героем битвы под Киевом, не доехал домой живым. Возможно, люди смирились бы с таким положением дел и постепенно привыкли к новому правителю, однако он, не в пример покойному дяде, гораздо больше заботился о пополнении собственной казны, чем о восстановлении сожжённого татарами города. Ясное дело, по мере роста поборов росло всеобщее недовольство его правлением. И словно мало было князю Андрею этих «подвигов», надо было ещё замахнуться на святую веру?! Не бывать тому!..
В общем, в отличие от апостола Фомы суздальцы сразу же уверовали в отступничество великого князя. Харлампию едва удалось удержать разбушевавшуюся толпу от немедленного разгрома княжьего дворца с тем, чтобы направить её энергию в нужное русло.
– Не камням надлежит держать ответ, но злонравному негодному владыке! – провозгласил он, от волнения мешая церковный язык с нормальным русским. – Одумайтесь, люде, исполните суд праведный над аспидом Андреем и иже с ним! Не расточайте сил попусту, люде-е-е!.. Покарайте слуг диаволовых!.. Анафема христопродавцам!