Воины Солнца и Грома
Шрифт:
— Неужели холоднее, чем в Чаганиане? А снег глубже, чем на Гиндукуше? — с простодушным видом улыбнулась Ларишка. — А города там есть, хоть поблизости?
— Есть. Ольвия, Пантикапей, потом еще скифские…
— Вот и хорошо. Будем иногда наезжать.
Лицо Ардагасга просияло радостной улыбкой. К ним подошел сидевший рядом под деревом Вишвамитра.
— Возьми меня в свою дружину, царевич росов. Если бы не ты, я бы остался рабом — по своей воле. Я вчера видел Девику и детей. Не может мне простить
— У нас на людей в кости не играют.
— Тем лучше! А ей просто с этим боровом Гударзом спокойнее, чем со мной. И дети довольны… Подальше бы от всего этого — вельмож, жрецов, блудниц, костей! А снега я не боюсь, вырос в Гималаях.
— Хиранья мне говорил: вы, арьи, пришли откуда-то с севера.
— Да, из степей. А еще севернее лежала земля, где полгода ночь, а полгода день.
— Я тоже о такой слышал. Дадут боги — и туда доберемся!
Яркое южное солнце играло в золотых волосах царевича росов.
«Тот великий муж с дружиной ушел на север, в степь. И пришел на берега Данапра, и стал царем двух народов, венедов и русов, и совершил еще многие подвиги. Но о том лучше знают сами венеды, что ныне зовутся славянами, и русы, говорящие одним с ними языком».
Лютобор закрыл книгу с золотым ликом Солнца на переплете. На него завороженно глядели дружинники и постояльцы Бермятиной корчмы, среди которых выделялся статный, загорелый купец с кудрявой светло-русой бородой.
— «Лучше знают», — горько усмехнулся Щепила. — А я вот только теперь об Ардагасте и узнал.
— Мы, персы, давно мусульмане, хотя и не все. Но мы помним своих великих царей и пахлаванов. И лучшей из книг в Иране почитается «Шах-наме», Книга Царей Абулкасима Фирдоуси, царя поэтов. А ведь среди тех, кого он воспел, не было ни одного мусульманина, — с чувством глубокого превосходства сказал Махмуд.
— Слушай, персианин, а что ты с ней сделаешь? Плохо, если такая книга с Руси уйдет.
— Я купец и готов продать ее хоть сейчас, — развел руками перс, расплываясь в любезной улыбке. — Но такая книга не для бедных. Да и язык ее здесь почти никто не знает. Найду ли я покупателя не то что в Ростове, даже на всей Руси?
Щепила вопросительно взглянул на волхва:
— Ты говорил, есть люди, что могут ее переложить…
Переглянувшись с Лютобором, поднялся купец с кудрявой бородой:
— Я, Судислав Сытинич, новгородец, даю триста дирхемов. Хватит?
Перс бросил осторожный взгляд на волхва.
— Триста шестьдесят пять, почтенный. Святая книга продается за священное число.
— По рукам!
Серебро уже звенело на столе, когда в корчму вошел, шумно дыша на пальцы, монашек с благостным личиком. Вошел, огляделся — и с быстротой мыши прошмыгнул к столу.
— Десятник Щепила! Владыка велит тебе книгу эту забрать и везти к нему. Много в ней соблазна для православных.
— Мы дружинники не владычьи, а княжьи. Купцов грабить? Да за такое Всеволод меня в поруб бросит.
Монашек, на миг смутившись, тут же обратился к Махмуду:
— Разобраться хочет владыка, откуда у тебя книга. Ты ведь раньше книгами не торговал. Если все чисто, он, может быть, и сам ее купит. Зачем тебе вместо торговли по допросам да судам маяться? Владыка нынче в отъезде, так ты пару дней подожди в Ростове, а хочешь — сам съезди куда, никто ведь покамест не удерживает.
Во вкрадчивом голосе монашка тихо, словно шорох змеи в камышах, звучала угроза.
— В чем дело? Книга теперь моя, — подбоченился новгородец.
— А насчет тебя, Сытинич, и новгородский владыка сомневается: православен ли?
— Пугать вздумал, чернец? — Сытинич сжал тяжелый кулак. — На мою ладью морской змей бросался, осьминог щупальцами на дно тащил, они нестрашней твоих владык будут.
— Вот-вот, больно уж тебе везет на море. Говорят, не то Царю Морскому жертвы приносишь, не то с русалкой путаешься.
— Я тебя самого сейчас с чертовкой болотной спутаю!
Перс дрожащей рукой перебирал четки. Больше всего ему хотелось, чтобы сейчас прилетел джинн и унес его подальше от этих диких, страшных людей и их колдовских тайн. И тут раздался спокойный голос волхва:
— О чем спор, добрые люди? Пусть сама книга и скажет, кто достоин ею владеть. Возьми ее, чернец!
Монах решительно протянул руку к книге. Но вдруг над золотым солнечным ликом взметнулось яркое пламя, и посланец епископа еле успел отдернуть руку. Тогда он перекрестился сам, перекрестил книгу и снова потянулся к ней осторожно, будто кот лапой. Пламя взметнулось еще сильнее. Чернец сотворил молитву и попытался взять книгу за краешек переплета. Но теперь дивное золотистое пламя охватило ее всю, при этом даже не обуглив.
— Чудо, чудо! — в восхищении говорили одни. Другие громко смеялись:
— Чудо, да не твоего бога! Кто ж это Солнце его же знаком святит? Оно и так свято.
Сытинич с поклоном простер руки над книгой, и пламя в тот же миг погасло. Купец бережно взял книгу, завернул в шелковый платок и как ни в чем не бывало продолжил отсчитывать деньги.
Мелетий подошел к монашку, сгреб за грудки:
— Ах ты, мышь амбарная! Сидел тихонько, слушал со всеми, а потом — с доносом к владыке! Не Хрисанф же тебя послал? Поезжай обратно в монастырь, не то мы тебя свяжем да отвезем как беглого. А Иоасаф тебе еще покажет, как через его голову епископу доносить!