Вокабула
Шрифт:
– Эээ, – замялся надзиратель. – Господин, она меня оскорбила! – наябедничал он.
– Правда? И как же? – полюбопытствовал Хошет. – Хина не хочешь принять участие?
– С радостью, но сей милостивый господин, сейчас просто напросто задушит меня, – просипела в ответ я. И меня почти тут же отпустили. Воссоединившись наконец-то с полом, я, слегка покачнувшись, повернулась к Эрэду Хошету и его немаленькой свите – три мага земли для создания домов, два мага воды для призыва источника, один маг жизни и кто-то еще, больно далеко стоял, не рассмотрела. А вот правая рука Хошета – господин Тиури Тагальтек сразу заулыбался и подмигнул. Эти двое – Эрэд и Тиури – сильно выделялись и на фоне остальных, по большей части щуплых магов, своим внушительным телосложением,
Эрэд высокий, на голову выше всех присутствующих, а, следовательно, на две выше меня. Черные с легким зеленоватым оттенком, прямые волосы до лопаток были полностью распущенны, не считая двух косичек-колосков заплетенных от левого и правого висков, как бы создавая контур для остальной «гривы». Черные же глаза, в которых чтобы рассмотреть зрачок надо сильно постараться. Тонкие губы, ярко выраженные скулы, нос с горбинкой – всем рабам он напоминал сокола, а у меня почему-то ассоциировался со змеей. Черные (это как я заметила его любимый цвет) шаровары с манжетами на концах штанин, такого же "веселого" цвета туника до середины бедра с разрезами по бокам. Все одеяние было выполнено без вышивок и прочих украшательств, не считая золотой фибулы на груди с левой стороны. Она являлась знаком эхисара – солнце с двадцатью лучами и каплей крови на зеленом пятилистном клевере внутри. Сколько Хошету лет никто не знал, на вид тридцать или около того.
Его лучший друг Тиури был такой же высокий (чем их только в детстве кормили?), но в плечах пошире да и с мускулатурой повнушительнее, Хошет был жилистый, без ярко выраженных мышц. Длинные, до самого пояса, пшеничные, слегка волнистые волосы Тагальтека были причиной тихой ненависти всех рабынь (кроме меня). Вся эта золотистая копна была туго затянута в высокий хвост, на свободе оставалась лишь челка до бровей. Карие глаза светлели, если у Тиури было отличное настроение и наоборот темнели, если тот злился. Пухлые губы и щеки, создавали впечатление эдакого ангелочка, до тех пор, пока его кто-нибудь не доконает – тогда ангелок самым невероятным образом трансформировался в жестокого, упивающегося чужими мучениями, убийцу. В одежде он больше предпочитал шоколадный и изумрудный цвета. Вот на данный момент это были малахитовые штаны, которые со стороны похожи на длинную юбку, светло-зеленая туника без рукавов, но зато, ниже колен, с разрезами по бокам и с почти такой же фибулой, что и у эхисара, только серебряной. Возраста Тагальтек был такого же неопределенного, как и Хошет – что-то около тридцати, это все что можно определить на глаз. А спрашивать никто не рисковал – раб не имеет права начинать разговор.
– И что же она сказала? – спросил Хошет у Огируяцу, смотря при этом почему-то на меня.
– Это, ну она, – повторно не нашелся с ответом Огируяцу. – Хозяин я не могу такое сказать.
– Почему же? – искренне удивившись, эхисар (хозяин лагеря, говорят сам владыка их назначает, брешут, конечно) даже взгляд на него перевел.
– Господин это опорочит вашу честь! – патетически воскликнул надзиратель, согнувшись в поклоне. У меня от подобного высказывания даже челюсть отвисла.
– И чем же, высказывание рабыни, очернит честь эхисара? – выделив интонацией лишь два слова, чтобы показать разницу в социальном положении, спросил Тагальтек, эхисир (правая рука эхисара) этого лагеря. Толстяк, аж затрясся всем своим немалым телом – понял дурак свою ошибку. Поставить рядом рабыню и эхисара, а, следовательно, и уравнять их в правах! Ха, да за такое обычно сразу убивают.
– О, простите! – заорав так, что у меня уши заложило, бухнулся на колени надзиратель. – Я так вам предан, что просто не могу позволить вам слушать подобную рабскую чушь, дабы не оскорбить вас!
– Правда? – насмехаясь, спросил Тиури. – Ты действительно думаешь, что, как ты выразился "рабская чушь" может оскорбить эхисара?
– Нет! Нет, что вы! Я никогда бы так не подумал! Я… – ради подобных моментов стоит жить. Огируяцу оправдывался так самозабвенно, что даже я прониклась и воспылала ненавистью к "непокорным, не знающим своего места рабам", которых следовало бы "пороть на завтрак, обед и ужин", а так же "поощрять исключительно плетью". Этот спектакль так и продолжался бы, если бы не надоел Хошету. Он вообще ждать не любит: либо ты подчиняешься и делаешь, что приказано сейчас и по собственной воли; либо сейчас, но со стимулятором в виде плети.
– Последний, – выделив это слово, начал эхисар – раз спрашиваю. Что она сказала? – и опять на меня смотрит, правда уже не так спокойно и доброжелательно.
– О, господин помилуйте! Ваш преданный слуга… – взмолился надзиратель.
– Довольно! – оборвал его хозяин. – Орэн, что здесь произошло?!
– Господин Огируяцу попытался поставить на место распоясавшуюся сверх меры рабыню, используя свое физическое превосходство, – начал лекарь, но был бессовестно перебит улыбающимся эхисиром.
– И как, получилось?
– Как и всегда – нет.
– Ха! Ну, это не удивительно. Хина, прекрати доводить Оги, а то он умрет раньше времени! – смеялся Тагальтек. А вообще это довольно-таки спорный вопрос, кто кого доведет раньше. Несмотря на общий счет сто четырнадцать – семнадцать (естественно в мою пользу), он уморит меня, наверное, быстрее и исключительно своими тупостью и жестокостью.
– Хватит! Говори Орэн, – а эхисар Хошет все мрачнел и мрачнел…
– Да, господин. Не справившись физически, он решил унизить морально, а так же используя свою власть, – последнее слово было сказано громче, и Тиури нахмурился. – Он попытался запугать непокорную девушку, за что и поплатился.
– И как же? – поинтересовался эхисир, видимо пытаясь понять, что и как именно из всего вышесказанного связано с честью эхисара.
– Он пригрозил отдать ее для развлечения всем мужчинам лагеря, – ответил Орэн, и тут же все кроме Тиури сделали два, а кто мог и три шага от господина Хошета. Последний же был зол, как черт, которому вместо крови младенца подсунули святую воду. В комнате моментально стало холодно и сумрачно…
А эхисир всё веселился:
– Погоди убивать, – положив руку на плечо друга, сказал он. – Давай узнаем кульминацию. Недаром же он ее так самозабвенно "воспитывал"? – светлее не стало. Теплее тоже. Только взгляд Хошета, направленный на меня, немного изменился. И слава богам в лучшую сторону! – Орэн договаривай, а то боюсь, не успеешь…
– Да господин. На подобную угрозу, девушка лишь поинтересовалась, чем же сам господин Огируяцу будет ее употреблять. – Все занавес! Я закрыла глаза, стараясь не рассмеяться. Данная история, рассказанная Орэном, его спокойным и серьезным голосом, к, собственно, спокойствию и серьезности, не располагала никоим образом. Молчание длилось не долго.
– Прости, что? – каким-то невнятным голосом поинтересовался эхисир.
– Господин, помилуйте! – снова очнулся надзиратель.
– Молчать! – нет, крика не было. Эхисар редко кричал, зато говорил так, будто гвозди вбивал в крышку гроба. – Орэн повтори.
– Да, господин. На угрозу работы в виде постельной грелки для всех желающих этого лагеря, девушка тут же любезно озаботилась физическим здоровьем господина надзирателя, – боги, как же витиевато ты говоришь лекарь. Однако судя по грянувшему со всех сторон смеху, дошло до всех. А вот Огируяцу, даже как-то меньше стал – съежился на полу, молчит и даже, кажется, не дышит.
– Ой, не могу! Хина, ну ты как всегда! – эхисир ржал как табун лошадей, аж завидно. – Оги, ты такой болван. Столько раз уже обжигался, а все еще что-то пытаешься сделать, – голова надзирателя оторвалась от пола, и с мольбой в глазах, он уставился на эхисира, Хошет представлял собой странно-страшное зрелище: все еще, будучи не в себе он смеялся, как мальчишка. – Однако, – голова Огируяцу снова встретилась с полом, но на этот раз с характерным звуком удара лбом о твердую поверхность, чем вызвала новую волну веселья. – Ты хватил лишка. Перечислять все не буду – лень. Скажу лишь две причины. Первая – портить товар ПЕРЕД продажей ты не имеешь права, даже если этот самый товар тебя грязью поливает и с ней же смешивает.