Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2. Авторский путеводитель
Шрифт:
После незабываемой лесной прогулки в Лонпон можно вернуться в Виллер-Котре и двинуться к югу. В каких-нибудь девяти километрах южнее Виллер-Котре лежит на берегу реки Урк, на склоне холма, старинный городок Ла-Ферте-Милон (La Fert'e-Milon) со своим собором и руинами замка, с узкими улочками и явно ощутимым присутствием того, что путеводители скромно называют «атмосферой Средневековья».
Известно, что 27 октября 884 года в часовню здешнего замка перенесены были из парижского аббатства реликвии святой Женевьевы, стало быть, в IX веке был уже здесь и замок. Вначале он принадлежал графам Вермандуа и графам Фландрским, затем короне, а еще позже королем Карлом VI был передан его брату Людовику Орлеанскому, который в самом конце XIV века затеял грандиозную его перестройку, но не слишком много успел сделать, так как был убит в 1407 году. Замок выдержал немало осад и битв, да и нынче его величественные руины высятся над городком. Среди прочих памятников старины
Но больше всего гордится городок Ла-Ферте-Милон тем, что здесь родился и провел свои детские годы великий французский драматург Жан Расин. Он появился на свет в 1639 го-ду в семье здешнего чиновника, в двухлетнем возрасте потерял мать, а в четырехлетнем стал круглым сиротой. Растила его бабушка с отцовской стороны, мадам Мари Демулен, которую он привык называть матерью. Когда Жану было десять лет, бабушка решила постричься в монахини и поселиться в том же монастыре Пор-Руаяль, куда ушла еще раньше тетушка Агнеса. Отцы из Пор-Руаяля согласились бесплатно заниматься с мальчиком, уже освоившим азы французской азбуки в родном Ла-Ферте-Милоне. На долю святых отцов из Пор-Руаяля выпал более ответственный этап воспитания (позднее воспитателям, как бывает нередко, довелось испытать разочарование в результатах своих усилий). Жан Расин обучался позднее в коллеже в Бовэ, прошел класс философии в коллеже Аркура и начал писать стихи. По случаю женитьбы короля Людовика XIV Расин сочинил оду королеве – «Нимфа Сены», после чего обратился к писанию трагедий. Встревоженные тем, что воспитанник их вступает на греховную стезю театра, святые отцы отправили его в Юзе, подальше от суетного Парижа, но упорный юноша, затаив обиду на своих воспитателей, использовал это уединение для написания новых пьес, две из которых он поставил, как выражаются, «на театре», вернувшись для этого в Париж в 1664 году. Это привело к его разрыву с монастырскими воспитателями. В последовавшее десятилетие Расин написал множество трагедий, одна из которых («Андромаха») позволила ему одержать победу над его соперником Корнелем, стяжать славу и снискать благоволение короля. Он стал придворным, вел вполне светскую, рассеянную жизнь, получил от короля (совместно с Буало) положение королевского историографа и почти перестал писать драмы (разве что по личной просьбе мадам де Ментенон). И все же в конце жизни (в 1694 году) он написал «Духовные песнопения» и «Краткую историю Пор-Руаяля» (оба произведения ждали издания больше полвека), а также завещал похоронить его в монастыре Пор-Руаяль рядом с наставником его Амоном. Когда монастырь и его кладбище были разрушены и осквернены по приказу короля, вдова Расина перенесла останки мужа (что уж там она нашла?) в знаменитую церковь Сен-Этьен-дю-Мон (ту самую, что близ Пантеона, на горе Святой Женевьевы в Париже).
Маленький Ла-Ферте-Милон с достойной бережностью хранит память о своем великом сыне. В мэрии городка стоит великолепная мраморная статуя Расина, которую заказал знаменитому скульптору Давиду Анжерскому, а в 1820 году преподнес Ла-Ферте-Милону король Людовик XVIII. Как писал творец этой статуи, он был глубоко удовлетворен тем, что ему удалось «избавить автора «Андромахи» от всей ветоши той эпохи» и представить «человека, погруженного в глубокое раздумье». Стендаль восхищенно писал, что «благодарная эта статуя исполнена трагического размышления, которое молодой Давид дерзнул придать полуодетой фигуре».
Властям маленького (и не слишком богатого) городка удалось спасти от разрушения и отреставрировать старинный расиновский дом и даже устроить в нем, пусть еще и не слишком пока богатый документами, музей Расина. Иные из документов открывают все же некоторые стороны творческой, духовной или разгульно-светской жизни драматурга. Очень любопытным представилось мне письмо монахини Пор-Руаяля тетушки Агнесы, которая, узнав, что племянник твердо решил связать себя с театром, порвала с ним всякие отношения и написала ему в 1663 году следующее:
«Я с горечью узнала о том, что вы чаще, чем когда-либо, посещаете людей, которые всем, кто хранит хоть толику благочестия, представляются омерзительными… Заклинаю вас подумать о спасении своей души и, поглубже заглянув в свое сердце, осознать всю глубину бездны, перед которой вы стоите».
Комментируя это музейное письмо отсталой и политически неграмотной тетушки-монахини, современные авторы лишь разводят руками: что с нее взять, с тетушки, и какое счастье (для великого французского театра), что молодой Расин не обратил внимания на этот лепет. Но вот, стоя над этим курьезным экспонатом из провинциального музея, я вдруг подумал о том, что ведь и сам я, после более или менее близкого знакомства с миром кино и театра, вряд ли пожелал бы своим детям стать киношниками или театральными работниками… Что же до пугающей тетушку «бездны», то понятно, что Расину не терпелось в нее погрузиться. Все мы были когда-то и молоды и ненасытны…
Манящий восток
Сперва на северо-восток: за баснями, жестокими романами и «несвоевременными мыслями»
Бонди Ренси • Ганьи • Шель • Война на Марне • Вильруа • Мо-Жуар • Ла Ферте-су-Жуар • Шато-Тьери • Лафонтен • Франко-американский монумент
Если из покалеченного беспорядочной застройкой северо-восточного пригорода Парижа вырваться на госдорогу № 3 (Nationale 3), то можно будет через пяток минут отвести душу в тихом, сохранившем садики и всяческие прелести Прелестной эпохи (то бишь Бель Эпок) городке Ле-Ренси (le Raincy). Впрочем, еще и до того, как добраться до Ренси, русский путешественник, читая придорожные надписи, непременно вспомнит о победе русского оружия в Пантене, а может, и сделает («по силе возможности») остановочку в городке Бонди (Bondy) – y того единственного строения на авеню Генерала Гальени (дом № 9), что уцелело от былого замка Бонди. Потому что такие названия, как Пантен и замок Бонди, «не пустой звук для русского уха» (как выразился однажды о своем собственном имени один покойный писатель, Царствие ему Небесное). Между Пантеном и Роменвилем после упорных боев русские войска под водительством графа Барклая де Толли одержали 30 марта 1814 года решительную победу над французами, за что граф был возведен Его Величеством императором Александром I в звание фельдмаршала. Что же до самого наступления на Париж, то оно было предпринято после военного совета, имевшего место 29 марта 1814 года в замке Бонди, куда в тот же день прибыл русский император Александр I и где разместился штаб союзников. В военном совете приняли участие прусский король и военно-политические деятели вроде Шварценберга, Блюхера, Барклая де Толли и графа Нессельроде. Вот как рассказывал (если верить запискам отставной голландской королевы Гортензии) об этом совещании сам русский император в интимной беседе с этой бывшей падчерицей Наполеона:
«У ворот Парижа все генералы сошлись во мнении, что не следует делать попытки взять столицу. Боеприпасов у нас оставалось едва на сутки, потому что император Наполеон заставил нас изменить путь и отрезал нас от обозов. Если бы Париж продержался сутки, мы, может, потерпели бы поражение. Я в единственном числе, один против всех, выступал за наступление. В полном смятении я удалился к себе после совещания…
Я горячо молил Бога, я уверовал, в моей душе больше не было сомнений в успехе».
На рассвете 31 марта в замок Бонди прибыла, чтобы объявить о сдаче города, делегация парижского муниципалитета. Делегацию препроводили в императорские апартаменты на втором этаже, и, если верить мемуарам парижского префекта Этьена Пакье, делегаты услышали от русского императора следующее:
«Так что, господа, передайте парижанам, что я не врагом вхожу в стены их города, а почитаю их только что за друзей: однако скажите им также, что один-единственный есть у меня враг во Франции и с ним я не примирюсь».
Речь, как понимаете, шла о вероломном Наполеоне I.
Вскоре русский император подтвердил эту свою решимость, потому что не успела муниципальная делегация покинуть замок, как туда прибыл маршал Коленкур с мирными предложениями Наполеона, но этот гордый аристократ не был принят русским императором. Напротив, ему объявили, что союзные войска вступают в Париж и тем празднуют победу над врагом.
В восемь утра русские и австрийцы выступили в направлении Парижа. Возглавлял войска русский император, ехавший верхом на сером жеребце, подаренном ему Наполеоном. По дороге к союзникам присоединились прусский король и его гвардия. А в это время толпы парижан собрались уже у городских ворот Сен-Мартен и дальше по бульварам – до самой Вандомской площади, столь часто в эти бурные годы менявшей как название свое, так и увенчание знаменитой Вандомской колонны (в тот момент на вершине ее гордо красовался Наполеон Бонапарт), и дальше – вдоль всех Елисейских Полей… Хотя большинство русских мемуаристов свидетельствуют о заведомо праздничном настроении и победителей и побежденных, ни та ни другая сторона не могла представить себе, в какой ликующий праздник превратится для русских и для парижан этот день 31 марта, один из великолепных дней русской истории.
Что до исторического замка Бонди, то он был разрушен сравнительно недавно, в 1848-м, после того как городок стал стремительно расти в связи с открытием (в 1827 году) судоходства по каналу Урк. Зато нынче можно воспользоваться этой новинкой (то бишь каналом) для успокаивающего нервы неспешного путешествия с северо-восточной окраины Парижа аж до самого что ни на есть Шато-Тьери. Лес Бонди от этой пригородной застройки пострадал сильно. К 1859 году его чуть не весь поделили на участки, и теперь напоминают о нем лишь построенные в 1780 году для герцога Орлеанского Лесные павильоны из местного камня, обозначавшие въезд на территорию замка Ренси. Из прочих достопримечательностей – в сравнительно нестарой церкви Сен-Пьер в Бонди сохранился XVI века (1556 года) надгробный камень Онорин де Бовэ.