Вокруг Света 1993 №06
Шрифт:
В сентябре 1992 года эту часть расформировали — и слава Богу! Однако помойка осталась...
Живя на мысе Блоссом и в бухте Сомнительной, мы просто не создавали ситуаций, при которых медведь мог бы быть опасен. Готовили немного еды и все съедали, а если и оставались какие-то отходы, то их тут же сжигали в печке. Зверям просто нечем было поживиться, в их лобастых головах наше жилье совершенно не ассоциировалось с возможностью перекусить.
Я не случайно выделил полярников и военных как группы «повышенного риска»: это люди, как правило, временные в Арктике и совершенно не подготовленные к жизни в окружении дикой природы. Тем более что, постоянно меняя станцию за станцией, они каждый раз оказываются в новых для себя природных условиях. Тикси, Диксон, Уэлен, Певек, Амбарчик — все это Север, но такой разный!
Еще одна черта, объединяющая эти группы, — сидячий образ жизни. Редко кто из полярников выходит дальше чем до метеоплощадки, у них просто не бывает времени на длительные походы. Очень немногие из них действительно интересуются природой.
Правильно оценить намерения того или иного медведя, верно интерпретировать его действия и в случае возникновения опасности избежать ее — очень непросто. Чтобы научиться этому, нам пришлось пронаблюдать десятки ситуаций. Оказалось, что даже при больших скоплениях медведей в одном месте и в условиях катастрофической нехватки пищи звери стараются избегать столкновений. Чаще всего, встречаясь, два медведя приостанавливаются на расстоянии 20 — 30 метров и, словно соблюдая некий ритуал приветствия, делают круг относительно друг друга, поочередно заходя на ветер и принюхиваясь к своему собрату. После этого каждый уходит в своем направлении, хотя иногда некрупные звери или самки с медвежатами пускаются в бегство, почуяв запах большого самца. По-видимому, каждый медведь обладает индивидуальным запахом, который служит ему своеобразной «визитной карточкой». Агрессивные отношения мы наблюдали лишь в случаях, когда на пищу, скажем выброшенный труп моржа, претендовали сразу несколько животных. Но и тогда дело ограничивалось лишь угрожающими позами и выпадами, после чего более слабый зверь уступал сильному. Если же встречались звери равного ранга, то после демонстрации угрозы они начинали насыщаться бок о бок, лишь изредка рыча и делая выпады, когда кто-нибудь из них пытался вырвать из зубов соседа самый лакомый кусок. Часто звери питались от одной туши, совершенно не реагируя друг на друга. На мысе Блоссом, например, у трупа моржонка-сеголетка собралось как-то 28 зверей — от самок с медвежатами до крупных самцов. Рев, конечно, стоял на всю округу, медведи регулярно кидались друг на друга с разинутой пастью, но за 6 часов наблюдений я не отметил ни одного укуса! Все были голодны, и всем досталось хотя бы по куску.
Характерная поза угрожающего зверя — низко опушенная голова, вытянутая шея. Агрессивный выпад обычно резкий, короткий — в три-четыре шага, при этом пасть оскалена. Когда соперники находятся на близкой дистанции, вслед за выпадом следует имитация укуса в плечо, шею или голову. И если подвергшийся нападению медведь не собирается уступать, звери на долю секунды застывают в положении «пасть к пасти», лишь самую малость — два-три сантиметра — не касаясь друг друга клыками.
Однако агрессивные контакты медведей в обычных условиях — редкость. Звери соблюдают безопасную дистанцию, и если какой-нибудь медведь пытается ее нарушить, то его останавливают угрожающая поза и предупреждающее шипение. Шипят медведи совсем как кошки, только куда громче. Перевести шипение с медвежьего языка на человеческий можно примерно так: «Ты меня не задевай, и я тебя не трону».
Первым обратил внимание на агрессивное поведение белых медведей наш заместитель директора по науке и специалист по социобиологии хищников Никита Овсяников. За те две недели, что он провел с нами на мысе Блоссом, ему удалось разработать целую стратегию взаимоотношений с хищниками, использовав характерные черты их поведения. Главный принцип этой стратегии — среди медведей вести себя по-медвежьи. С волками жить — по-волчьи выть, в данном случае — по-медвежьи шипеть. Это вовсе не шутка! Большинство блоссомских зверей почти наверняка никогда не встречались с человеком накоротке. В первые дни наших наблюдений медведи буквально сгорали от желания познакомиться с нами поближе. Они целыми компаниями толпились около дома, отдельные смельчаки подходили совсем близко и пытались нас обнюхать, в их глазах читалось явное любопытство. Чтобы избежать конфликтных ситуаций, необходимо было дать им понять, что мы можем быть опасны для них. А как доходчивей объяснить, если не на привычном для медведей языке? Первый же медведь, на которого зашипел Никита, позорно пустился наутек. С тех пор громкое шипение позволяло нам держать медведей на безопасной дистанции в большинстве случаев. Звери определенно стали воспринимать нас как необычайно уродливых медведей, которые при случае и укусить могут. В дальнейшем тактика совершенствовалась. Выяснилось, что наибольший эффект шипение дает в сочетании с резким выпадом на медведя в два-три шага, при этом зверь должен находиться не далее чем в 10 — 12 метрах. В 90 процентах случаев психика нормального медведя не выдерживала подобного стресса. Далее следовало закрепить наши достижения и занять соответствующий высокий ранг среди блоссомских медведей, а также заставить их избегать приближаться к дому, так как некоторые звери устраивались на сон буквально в нескольких метрах от крыльца и жили здесь по два-три дня, невзирая на наше присутствие. Для этого каждого медведя, проявившего нездоровое любопытство к нашему жилищу — пытался ли он сломать ставень или зайти в тамбур, немедленно прогоняли, используя вышеописанную тактику в сочетании с хорошим ударом палки или тяжелого камня. Самое уязвимое место у белого медведя — шея. Меткое и сильное попадание в шею помогало зверю понять, что наши агрессивные выпады заканчиваются не только шипением, и надолго отбивало у него охоту подходить вплотную к дому или вступать с нами в какие-либо контакты. Запас камней и кирпичей стал неотъемлемой деталью нашего крыльца. Постепенно звери стали признавать нас самыми сильнейшими медведями в округе. Наш запах и вид вызывал у многих из них лишь воспоминание о трепке, которую они некогда получили. Связываться с нами никому не приходило в голову. Двухкилометровое расстояние до скопления останков погибших моржей, где с высоты стоявшего там маяка велись наблюдения за социальным поведением медведей, мы проходили без всякого оружия и даже без ракетниц, хотя там постоянно «паслись» от 30 до 70 зверей. Правда, для этого нам приходилось выбирать время, когда ветер дул от медведей, чтобы не распугать их своим запахом. Передвигались мы очень медленно и осторожно, не делая резких движений. И все же иной раз какой-нибудь из медведей, заметив нас, в панике убегал, своим видом настораживая и спугивая спящих и перебирающих моржовые кости собратьев. В такие моменты коса становилась похожей на заваленный хлебными крошками кухонный стол, с которого при внезапно включенной лампе разбегаются тараканы. Звери сходили в воду, уплывали подальше от опасного места, и мы по нескольку часов неподвижно сидели на маяке, дожидаясь их возвращения.
Тем не менее на всякий случай у нас были при себе увесистые палки, которые дважды все-таки пригодились. Я, например, предпочитал носить с собой весло полутораметровой длины. Среди блоссомских медведей было несколько личностей, не слишком склонных признавать наше привилегированное положение. Например, два громадных самца, которых мы называли Грэндфазэ и Корифан. Они, несомненно, занимали высшие ступени в медвежьей иерархии. Я несколько раз наблюдал, как медведи меньших размеров просто убегали при встрече с кем-либо из них. Этих гигантов иногда искушал соблазн помериться с нами силами, особенно Грэндфазэ, матерого зверя, своим телосложением напоминающего небольшого слона. Он несколько раз пытался выяснить отношения прямо у крыльца, и в каждом случае нам снова и снова приходилось доказывать свое превосходство. Кроме того, в исключительных обстоятельствах могут проявить агрессию и те звери, которые обыкновенно избегают столкновений. После неприятного инцидента с самкой, у которой от истощения погиб медвежонок, мы решили носить с собой ракетницы. А однажды пришлось минут пять фехтовать веслом с крупным медведем, которого мы неосмотрительно отпугнули от выброшенного волнами свежего моржового трупа. Заканчивался октябрь, многие звери на мысе Блоссом голодали, и этот медведь, хоть и начал уходить при нашем приближении, все же развернулся и с рычанием стал защищать свой обед. Копирование медвежьих повадок на этот раз не помогло, как и весло, которое только удерживало зверя на расстоянии в 1,5 — 2 метра. Разрешить конфликт удалось лишь выстрелом из ракетницы. Но даже после чувствительного удара в шею зверь отбежал всего на 30 — 40 метров, и нам пришлось повернуть к дому, причем медведь, придерживаясь той же дистанции, с ворчанием сопровождал нас до моржового трупа, от которого мы его отогнали.
Кстати, о ракетнице. Это, конечно, не панацея от медведей, но и пренебрегать ею не стоит. Совершенно непонятны мне слова начальника полярной станции на острове Голомянный, которые приводит В.Орлов: «А что с ней против медведя сделаешь, какой от нее толк?» Естественно, если пулять из ракетницы в светлое время метров со ста, толку от нее мало. Хотя наиболее осторожные медведи уходят и при таком намеке на опасность, в целом же горение ракеты при свете дня не слишком их пугает. Но выстрел в упор в упомянутом мною случае скорей всего был воспринят медведем как сильный удар или укус и решил исход дела... Плохо, если ракеты пускают много и беспорядочно. Зверь быстро осознает безопасность и перестает обращать на них внимание. Наибольшим эффектом обладают ночные выстрелы, когда ракета падает и загорается перед носом у медведя. Такие фейерверки в ночной темноте действуют почти безотказно. Еще лучше — фальшфейер или факел. Однажды мне пришлось сунуть факел в морду медведю, пытавшемуся сломать дверь в тамбур.
Медведи плохо видят в темноте, и попытка отогнать криками или выстрелами зачастую только привлекает их внимание. Как-то ночью на мысе Блоссом наш дом в очередной раз удостоил посещением Грэндфазэ. Мы пробовали испугать его, подражая агрессивному поведению медведей, но на сей раз наше шипение лишь возбуждало любопытство зверя. Он никак не мог понять, кто же шипит на него, тем более что мы стояли с подветренной стороны и наш запах уловить он не мог. Грэндфазэ шипел нам в ответ и медленно приближался, пока между нами не осталось каких-то 4 — 5 метров. И только метко запушенная в медвежье плечо чугунная утятница, случайно попавшаяся под руку Игорю Олейникову, заставила его с достоинством удалиться.
Во время работы в тундре мы использовали, кроме упомянутых, и некоторые другие приемы, позволяющие избежать конфликтов с белым медведем. Если близкая встреча с ним не входит в наши планы, имеет смысл идти с наветренной стороны по отношению к зверю. Почуявший человеческий запах медведь скорее всего постарается ретироваться. Если есть палка, неплохо поднять ее повыше, например, оперев на плечо. Ведь стоящий человек воспринимается четвероногим хищником как существо, превосходящее его ростом, а следовательно, есть вероятность, что и более сильное. Поднятая палка как бы увеличивает рост человека — в восприятии медведя. Наверное, мои рассуждения выглядят непривычно. Однако факт есть факт — медведи часто пускаются в бегство, если поднять вверх палку.
Порой, когда мы пускали в ход шипение и выпады, убегающий медведь останавливался в нескольких десятках метров и, как будто засомневавшись в нашей силе, возвращался. Второй раз испугать его было труднее. Поэтому я применял тактику «задавливания»: обратив медведя в бегство своим «агрессивным» поведением, пускался за ним вдогонку. Когда зверь оборачивался и видел, что его продолжают преследовать, он отбрасывал всякие сомнения и давал ходу, иной раз на целый километр. Вообще, белые медведи порой напоминают городских хулиганов — если идти на них и не бояться, то вряд ли тронут. Но что несомненно: если зверь чувствует, что его боятся, он может напасть. Громкие нервные человеческие голоса для медведя — индикатор страха. Суетливые движения только вселят в хищника уверенность. Бегство от белого медведя — лучший способ распрощаться с жизнью, особенно если рядом нет надежного укрытия. Погнаться за убегающим заставит медведя не голод, а инстинкт хищника, который четко знает, что тот, кто испугался и побежал,— добыча. Этот же инстинкт толкает собак хватать бегущего человека за ноги.
Ни в коем случае не следует принимать наш опыт взаимоотношении с белыми медведями за рекомендации по отгону хищников, прикормившихся в поселках и на полярных станциях. Ведь наши цели были иными — мы изучали медведей, и без непосредственного контакта с ними обойтись было невозможно. Если бы существовала иная методика наблюдений, совершенно безопасная, никто из нас не стал бы проводить подобные эксперименты. Поэтому не советую кому-либо ради эффектного снимка, острых ощущений или просто любопытства соваться вплотную к медведю, если этого можно избежать. Но когда другого выхода нет, попробуйте предпринять что-нибудь из нашего арсенала.