Вокруг Света 1996 №07
Шрифт:
От наших палаток до болота надо было проехать километра три через лес по ухабистой дороге. Жаки погрузила трехлетнюю Катлин и полуторагодовалого Ллойда в допотопный джип-«тойоту», сама села за руль, и мы живо двинулись в путь. Вернее, только попытались. Едва Жаки отпустила сцепление, как мотор заглох. Так повторялось несколько раз... В конце концов кое-как, на первой скорости, мы добрались до опушки леса. И тут мотор опять заглох. Я собрался прийти Жаки на помощь, но, обернувшись, заметил, что ее веселые отпрыски развлекаются моими удочками, пытаясь
— Эй, бесенята, отставить, а то глаза повыколете, — заворчал я, отбирая у детишек удилища.
В эту минуту машина вдруг рванула в сторону... и с грохотом перевернулась на левый борт. Руль у австралийских машин справа, поэтому я очутился под Жаки, а сзади раздались перепуганные крики маленьких пассажиров, заваленных какими-то вещами. Но, слава Богу, все были живы. Обескураженная Жаки первая выбралась наружу, а я стал передавать ей детей через окно. Как только я поднял Ллойда, на место, где он только что сидел, обрушилось запасное колесо джипа, по халатности не закрепленное как следует. Еще секунда или две — и хрупкого малыша придавило бы стофунтовой махиной. Последним вылез я, мрачно оглядел поверженный автомобиль и ясно услышал странное бульканье.
— Жаки, — крикнул я, — кто его знает, может, бак пробило и из него вытекает бензин? Давай убираться от сюда поскорей.
Жаки, несмотря на то, что была в тягостях, подхватила Ллойда, я взял Катлин, и мы ускоренным темпом отправились дальше.
«Это все проклятое табу, — сверлило у меня в голове. — Хорошо еще, что, кажется, отделались только синяками». Бог его знает, может, тут и правда не обошлось без коварства духов, однако ж и в непреложности законов физики — применительно к происшедшему — у меня не было сомнений. В одном месте после муссонов половина дороги значительно осела. Джипы Макса осторожно объезжали это место и проложили новую колею через лес. Но, сосредоточив все внимание на рычаге переключения скоростей, Жаки не заметила этой колеи и, следуя привычной дорогой, завезла нас в кювет. Теперь, когда все обошлось, бедную женщину беспокоило только одно: что скажет Макс?..
Макс встретил нас у кромки болота и первым делом спросил, где же «тойота». Дрожа от волнения, Жаки не могла вымолвить ни слова, предоставив мне право раскрыть причину исчезновения машины. Как заправский адвокат, я старался защитить Жаки, но она чувствовала себя виноватой передо мной и все время извинялась. Я ее утешал, а потом мне пришла в голову эгоистическая мысль — извлечь из всего этого пользу.
— Жаки, — сказал я, — мне всегда было интересно посмотреть, как живут аборигены на своих землях, вдали от современной цивилизации. Но белых они к себе в Арнемленд не пускают — нужен специальный пропуск. А ты жила там, у тебя, наверно, есть много знакомых среди туземцев. Не смогла бы ты помочь мне с пропуском и отвезти к ним, в какое-нибудь поселение, на пару дней?
— С удовольствием, мне это нетрудно. Недалеко отсюда есть городок Оэнпелли. Местный глава — мой хороший знакомый, он сделает вам пропуск. Там же живет семья матери моего первого мужа. Они чистокровные аборигены, приветливые люди и, я уверена, примут вас радушно.
Воспользовавшись радиотелефоном Макса, Жаки все устроила, как обещала.
Выехав из «владений» Макса и потрясшись часа полтора по местному автобану, мы остановились у контрольно-пропускного пункта. Аборигены-полицейские, просмотрев мои документы, сделали знак «езжайте», и мы въехали на землю коренных жителей Австралии.
Моими тремя спутниками были родственники Жаки по первому браку. Жинджурба, младший сводный брат ее первого мужа, говорил по-английски лучше других, потому что, по его словам, был отличником в начальной школе.
— В школе нас учат по-английски, — рассказывал мне Жинджурба, — а дома и между собой мы говорим только на языке нашего племени.
— А сколько приблизительно человек говорят на вашем языке?
— Человек триста или четыреста, не больше. У нас каждое племя говорит на своем наречии.
Жинджурба, однако, был не совсем прав. На севере Австралии насчитывается около тридцати языковых групп — они, в свою очередь, подразделяются примерно на сто родственных наречий и диалектов. Так что некоторые племена говорят на более или менее общем языке, но есть и такие местные диалекты, которые понимают не больше, чем сто-двести человек. Некоторые языки исчезали и исчезают быстро—в начале прошлого века насчитывалось двести пятьдесят туземных наречий, на них говорили около пятисот племен. Известно, что общая численность этих племен составляла порядка трехсот тысяч человек. В результате зверского отношения к аборигенам эта цифра невероятно уменьшилась, но сейчас благодаря высокой рождаемости — несмотря на не менее высокий уровень смертности — численность коренного населения Арнемленда достигла двухсот пятидесяти тысяч человек.
Бывшая свекровь Жаки и ее родственники встретили меня, действительно, приветливо и начали представлять членов своего большого семейства. Я старался запомнить всех, но не тут-то было. Как я понял, братья отца, главы рода, тоже называют себя отцами. Потому что, в случае смерти «главного» отца, именно они берут на себя ответственность и заботу о его детях. Но попробуйте разобраться в хитросплетении их родственных отношений, если и старики, и малые дети доводятся дядями какому-нибудь одному парню. Когда же мне сообщили, что кто-то из них, по имени Нгамужин, приходится сам себе племянником, тут уж я совсем запутался.
Жинджурба рассказал, что в их племени родственные связи делятся на восемь разрядов и это помогает регулировать порядок заключения браков. Большое внимание, с каким туземцы относятся к сохранению чистоты кровных уз, вполне понятно: живя в тяжелых природных условиях и зачастую в изоляции друг от друга, аборигены, тем не менее, стараются избегать внутриплеменного кровосмешения.
Сегодня почти не осталось аборигенов-кочевников. Но, хотя туземцы ведут оседлый образ жизни, охота, рыбная ловля и собирательство продолжают играть важную роль в жизни племен Арнемленда. В этом я воочию убедился, когда вскоре после наступления раннего тропического вечера мы сели за ужин. На уголья была положена шкурой вниз разрезанная пополам тушка валлаби. К ней присоединились пара кое-как очищенных от перьев диких гусей и куски мяса недавно подстреленного или убитого копьем крокодила. Копья употребляются иногда, чтобы прикончить дикого кабана или крокодила, но главным оружием охоты служат мелкокалиберные винтовки и дробовики. Жуя гусятину, я время от времени выплевывал дробинки, тогда как один из охотников меня уверял, что гусей он подбил бумерангом. Может быть, и подбил, только не этих гусей, хотя бросать бумеранг аборигены мастера. Свое искусство они показали мне на следующий день, ловко подхватывая бумеранг, после того как он возвращался, описав большую дугу по воздуху.
Мясо валлаби оказалось жестким и безвкусным. Потом я ел в ресторанах нежное мясо того же животного, и повара-австралийцы уверяли меня, что аборигены просто не умеют его приготовлять — пересушивают на угольях. Зато крокодил оказался гораздо лучше, чем я ожидал: по вкусу он напоминал курятину. Все эти экзотические блюда мы запивали неплохим, но нелегально добытым австралийским пивом. В каждом округе Арнемленда аборигены сами устанавливают правила, ограничивающие потребление спиртных напитков. В нашем округе разрешалось пить только в баре и не больше шести банок пива в день на человека. Однако ж понятие «бар» оказалось здесь довольно расплывчатым.