Вокруг света - в поисках совершенной еды
Шрифт:
После того как мы употребили унции четыре икры и выпили полбутылки водки, подали горячее — жареную стерлядь. Нас с Замиром, конечно, немного развезло, стадию «Хороший ты мужик!» мы уже проехали и теперь обменивались довольно бессвязными тостами, но пока держались, и наша официантка снова подошла, чтобы предупредить, что если мы не станем пить больше, значит, мы не уважаем свои страны и свои народы.
Когда мы наконец вывалились на улицу, шел сильный снег, дул пронизывающий ветер с реки, а в наших переполненных желудках уютно булькал «Русский стандарт». Мы с Замиром обменивались громкими заверениями во взаимной дружбе и преданности, а ледяной ветер трепал полы
— Мы не сняли, как вы входили, — сказал Крис, продюсер, закутанный во что-то из гортекса и в своей вязаной шапочке похожий на гнома. — Нам обязательно нужно снять, как вы входите в ресторан. Чтобы было ясно, где вы, почему вы здесь и что вы здесь рассчитываете попробовать.
Этот пробел нам предстояло восполнить. Отснять, как мы с Замиром, еще трезвые, предвкушающие хорошее угощение, приближаемся к ресторану, открываем дверь и входим. Это необходимо, как один за другим объясняли мне расстроенные телевизионщики, для целостности зрительского восприятия:
— Нам не нужно, чтобы зритель запутался и подумал, что смотрит Рождественское луау [29] в ресторане Эмерила Лагассе.
Это значило, что Игорь и Крис будут снимать, а мы с Замиром должны притворяться, что только что плотно не пообедали и что полоумная официантка не вынудила нас выпить по пятнадцать стопок водки.
Надо ли говорить, что с первой попытки ничего не получилось. С первых секунд стало ясно, что не получится, потому что мы с Замиром то и дело спотыкались и заботливо поддерживали друг друга, чтобы не упасть прежде, чем дотянемся до расплывавшейся перед глазами ручки двери. Где-то после второй или третьей попытки я был уже совершенно уверен, что там две ручки.
29
Гавайская вечеринка.
— Н-ну, Замир, д-дружище, так куда мы щас? — бормотал я в качестве вступления и тут же врезался в дверь.
Наконец, после многочисленных фальстартов, когда языки у нас уже примерзли к зубам, мы выработали приемлемую тактику: несколько тщательно выверенных реплик, пара ненавязчивых вопросов моему русскому другу и гиду, наш проход по улице, — Игорь отъехал с камерой назад и снимал нас анфас, а Крис — сбоку. Итак, мы идем плечом к плечу, пальто наши развеваются, шарфы тоже — двое бодрых, голодных мужчин, мечтающих о вкусном обеде.
В последнем дубле мы все сделали хорошо. Я проговорил все, что надо, Замир ответил как надо, не было видно никаких признаков опьянения, разве что оба мы подозрительно не замечали мороза и ветра.
И все шло прекрасно до самой последней секунды, когда на середине фразы я вдруг… исчез из кадра. Замир протянул руку за кадр — и втянул меня обратно. Кстати, тем самым он спас меня от падения на тротуар.
— Давайте еще дубль, — предложил Крис.
— Давайте исправим это потом, в монтажной, — сказал я. Кое-чему я все-таки научился.
Глава 6
Что-то особенное
«Сюда, сюда… это что-то особенное», — сказал Абдул, низенький, крепкий усатый марокканец с золотыми часами на толстой цепочке и в твидовой спортивной куртке тревожного оранжевого цвета.
30
Обжаренные на шампуре кусочки филе.
Мы подъезжали к городу Мулай-Идрис, сыгравшему значительную роль в распространении ислама в Марокко. Мулай-Идрис носит имя прямого потомка пророка Мохаммеда. Это суматошный, но живописный город. Коробки домов толпятся на двух холмах, здания построены под самыми невообразимыми углами друг к другу, иногда кажется, что одно из них стоит на другом. Узкие улочки, высокие стены, рынки в укромных местах. До недавнего времени «неверным» вроде меня вход был воспрещен. Сейчас можно — при условии, что до темноты ты отсюда уберешься.
Я замерз в Португалии и тем более в России. В Испании тоже было прохладно. Я замерз и промок во Франции, так что я просто мечтал поскорее оказаться в Марокко. Я представлял себе жаркую пустыню, пески, безжалостно палящее солнце, себя в марокканской одежде. Мне приходилось слышать про «Пустынную группу дальнего действия» — британских картографов, геологов, этнографов и арабистов, которые во время Второй мировой войны сняли на время свои очки «ботаников», забыли университетские манеры и провели несколько лет, совершая долгосрочные рейды совместно с силами САС: перерезали глотки, отравляли колодцы, совершали разведывательные вылазки. Они на фотографиях выглядят такими загорелыми! Ах да, это же была Ливия! Или Египет… А я сейчас даже не на Ближнем Востоке. Но пустыня, но солнце — это ведь будет, правда? В Марокко я наконец погрею свои старые косточки и загорю до черноты.
Пока что этим и не пахло. Было холодно. Лучший отель в соседнем с Мулай-Идрисом Волюбилисе оказался очередной дырой, сырой, грязной и промозглой. По телевизору показывали «Спасателей Малибу», и мужской голос за кадром говорил по-арабски за всех действующих лиц, от Хэсселхофа до Памелы Андерсон, — фильм здесь не был дублирован, арабский текст накладывался на английский. Электрический обогреватель работал с такой мощностью, что около него можно было отогреть разве что одну ногу или одну руку.
Ничего, ничего. Когда я задумывал эту поездку от слова «поесть», я и не ждал, что спать буду на дамасских простынях, в каждом отеле находить на подушке пакетик конфет, пить коктейли, сидя у бассейна. Я был готов к любым капризам погоды, к любому состоянию водопровода и канализации, к самой невообразимой пище и самым зловредным насекомым.
Искал же я здесь, в конечном итоге, порождение своей недостаточно информированной фантазии. Я хотел сидеть в пустыне с «синими людьми» — с туарегами, — когда-то воинственным племенем берберов, кочевавшим веками между Йеменом и Марокко. Они снаряжали караваны, потрошили встречных путешественников, съедали на привале по целому барашку. Так вот, я хотел сидеть на корточках в пустыне под звездами, рвать баранину руками, и чтобы до самого горизонта — песок и ничего, кроме песка. Я мечтал курить гашиш под яркой круглой луной, привалившись к своему спящему верблюду. Я хотел обрести недоступный мне прежде покой в неподвижности пустыни.