Вокруг света - в поисках совершенной еды
Шрифт:
Мои покои состояли из гостиной и спальни. Здесь были книжные полки с причудливой резьбой, диваны с вышитыми подушками, берберские ковры на полу. Наверху, ближе к крыше, не было ни одного окна. Смотрящий с наблюдательного пункта где-нибудь на холмах увидел бы лишь гладкую белую поверхность. Я как раз распаковывал вещи, когда из соседней мечети послышался крик муэдзина, усиленный эхом во внутреннем дворике. Это была самая фантастическая из квартир, в которых я когда-либо жил, притом в здании во много раз старше моей страны.
Хозяин был человеком серьезным, но изредка все-таки проскакивала тщательно скрываемая эксцентричность. Его прежняя жизнь давала себя знать мимолетными вспышками: искра интереса при упоминании какого-нибудь западного фильма, внезапное желание выкурить американскую сигарету. Но, в общем, он был полностью сосредоточен на своем доме, своем стиле жизни, сохранении
Именно работа, которой наш хозяин занимался в своей мастерской, как ничто другое, доказывала серьезность его намерений и его поглощенность любимой идеей. Ислам запрещает художнику изображать лица, а также животных, растения, исторические сцены, пейзажи. Все, что создал Бог, — табу для художника. Художник может творить, но не выходя за рамки устоявшихся веками традиций. Несмотря на эти ограничения, я увидел в работах Абдельфеттаха, а позже в творениях других мусульманских мастеров, целую вселенную возможностей для самовыражения. Это напомнило мне марокканскую кухню, где выбор блюд небогат, но зато какой простор для тончайших вариаций! Абдельфеттах показал мне, как он работает, я почувствовал, как металлические инструменты нежно касаются белой штукатурки. Я смотрел на снова и снова повторяющиеся орнаменты. Нет, мастер не нарушал запретов, не переходил границ, и тем не менее каждый новый слой обладал своей, удивительной эманацией. «Марокканская штукатурка» требует длительной работы, даже трудно представить себе, насколько длительной. А ее фрагменты рассеяны по всему дому. Иногда Абдельфеттах работает и для других. Он признался, например, что недавно отделывал ванную Мику Джаггеру. Трудность и кропотливость этой работы, непоколебимая уверенность Абдельфеттаха в правильности своего пути, потрясающая самодисциплина заставили меня задуматься о собственной жизни. Почему я не могу быть так твердо уверен в правильности всего, что делаю? Почему мне было никогда не найти дела, которое настолько поглотило бы меня, которое занимало бы меня постоянно, год за годом? Я смотрел на Абдельфеттаха и думал: «Что он такое видит в этих крошечных бороздках, в этих повторяющихся орнаментах?» Я завидовал ему. Конечно, профессиональные занятия кулинарией дают мне право подходить ко всему со своей меркой. У меня есть во что верить, есть чем заниматься. Приготовление пищи — это моя религия, но никогда я не верил так сильно и безоглядно, как он. В моей жизни всегда присутствовала некая небрежность, необязательность. Я жаждал того, что было у него и чего не было у меня. Мне казалось, что, обретя это, я обрел бы мир в душе. Возможно, дело в том, что созданное мною обычно бывает съедено в тот же день, разве что воспоминания остаются. А плоды трудов Абдельфеттаха сохранятся навеки, Я провел вечер за чтением Корана, потрясенный его ужасающей и тем не менее пленительной суровостью. Я пытался представить себе людей, о которых написано на страницах этой книги, их человеческие проблемы, странные, порою жестокие пути их решения.
На следующее утро я проснулся под тремя одеялами. Нагреватель размером с тостер согревал мне левое ухо. Мой гостеприимный хозяин два дня заставлял свою мать, сестру, экономку и служанку готовить еду, чтобы познакомить меня с полным набором классических фесских блюд. Я приехал именно туда, где можно насладиться марокканской кухней вполне. Спросите кого угодно в этой стране, где лучше всего готовят, и вам ответят: в Фесе. Спросите, где в Фесе можно вкуснее всего поесть, и вам ответят: в частном доме. Если вы действительно хотите попробовать то, что едят сами марокканцы, не следует идти за этим в ресторан.
Когда я вышел на кухню к утреннему кофе, мать Абдельфеттаха уже хлопотала, просеивая и перетирая манную крупу руками в красноватых прожилках, какие бывают у пожилых женщин. Она готовила кускус. Сестра хозяина занималась приготовлением варки, тончайшего теста, похожего на гофрированную папиросную бумагу, для пастильи, вкуснейшего пирога с начинкой из голубиного мяса. В кажущемся хаосе переполненной кухни мариновалось голубиное мясо и поджаривался миндаль. Я позавтракал творогом, финиками и печеньем и решил побродить по городу. Идти в одиночку было бы чистым
Когда в старом городе вы осторожно спускаетесь по крутым ступенькам, сгибаетесь в три погибели, чтобы пробраться по узким коридорам, протискиваетесь в переулках мимо тяжело нагруженных ишаков, подныриваете под бревна, торчащие из стен (Они были так закреплены сотни лет тому назад, чтобы отбить охоту передвигаться по городу верхом), все выглядит так, как всегда пытались, чтобы это выглядело в кино, но тщетно. Стоять здесь нельзя, вы должны все время двигаться, стоит остановиться — и сразу выяснится, что вы кому-то мешаете. Именно в медине [31] , просто оглядевшись по сторонам, вы понимаете вполне, как далеко сейчас находитесь от всего, что вам знакомо.
31
Так называется в странах Магриба и Северной Африки старая часть города.
Сильно пахнет кожами. Кожи, как предписано Мохаммедом, подолгу выдерживают в голубиных экскрементах. Так что если вы хотите знать, почему шляпа, которую привез вам из Марокко в семидесятых ваш старый дружок Джерри Гарсиа, все еще воняет дерьмом, теперь вы это знаете. Ваше обоняние здесь терзает невообразимая смесь запахов: специи, тушеное мясо и овощи, красители тканей, древесина кедра, мята, булькающие кальяны, — и по мере вашего приближения к соуку [32] запахи становятся сильнее.
32
Так называется рынок в арабских странах.
На рынке до сих пор все так, как того требовала старая цеховая система. Это означает, что торговцы одинаковым товаром по-прежнему склонны держаться вместе, группируясь на определенном участке. Мы прошли целую улицу точильщиков ножей. Как правило, это старики, которые со зверскими лицами приводят ногой в движение искрящие абразивные круги точильных станков. Точильщики напоминают сумасшедших одноногих велосипедистов. Торговцы коврами в наши дни, безусловно, находятся на вершине иерархии — у них целые дома, увешанные сверху донизу берберскими циновками, коврами, ковровыми дорожками и одеялами. Я поддался искушению войти и посмотреть. Я попался на крючок, когда позволил усадить себя за низенький стол и принести мятного чаю; меня подсекли, когда я согласился посмотреть несколько особенно красивых ковров; и вытащили на берег, когда я покорно отсчитал восемьсот зеленых за вещь, которую вовсе не хотел покупать. И только заверив продавцов, что вскоре каждый дюйм моей квартиры будут покрывать пропахшие домашней птицей половики, а спать я стану только под вызывающими чесотку одеялами, я вырвался наконец на свободу. Так как, судя по всему, приведя меня сюда, Мохаммед тоже не остался в накладе, я решил, что он с удовольствием покажет мне места, где торгуют знаменитым марокканским гашишем. В ответ на мою просьбу он улыбнулся, исчез на несколько минут и вернулся с тремя кусками гашиша, каждый размером с большой палец на руке, и липким брикетом кифа, местной разновидности марихуаны.
Вполне удовлетворенный, я продолжал обследовать рынок. Мясники расположились под соломенным навесом. Кровавые куски мяса лежали на прилавках или висели на крюках. Мясо было разделано как попало — я не мог припомнить таких сегментов ни на одной схеме. Пирамидами лежали овечьи головы, еще покрытые шерстью с запекшейся кровью. Влажные туши висели, привлекая тучи мух. Мясники орудовали ножами и ятаганами. Вокруг одни просто пробирались сквозь толпу верхом на ишаке, другие останавливались потрогать, пощупать, поторговаться. В рыбном ряду стояли плетеные корзины с улитками и моллюсками.
На прилавках — куски сушеной и вяленой говядины, живописные специи и травы, завернутые в листья головки козьего сыра, тазы с творогом, оливки всех видов и оттенков, сушеные фрукты, соленые лимоны, орехи, финики, фиги. Одна женщина печет варку, снимая слои тоньше папиросной бумаги с горячей плитки пальцами. Другая выпекает лепешки потолще на огромном чугунном сооружении. Приспособление, куда она льет тесто, напоминает гигантскую подставку для парика в витрине универсального магазина. Тесто пузырится и шипит, пока не пропечется. Потом лепешку смазывают сладкой массой из перемолотых орехов и фиников. Женщина сворачивает один из блинов и дает его мне. Восхитительно!