Вокруг света в восемьдесят дней
Шрифт:
Филеас Фогг коротко ответил, что это невозможно. Преследовать по делу «сутти»! Немыслимо! Как жалобщики осмелились бы об этом заявить? Тут какая-то ошибка. Мистер Фогг закончил уверением, что он во всех случаях не покинет молодой женщины и сопроводит ее до Гонконга.
— Но пароход отходит в полдень! — заметил Паспарту.
— Мы еще до полудня будем на борту, — спокойно ответил невозмутимый джентльмен.
Это было сказано так уверенно, что Паспарту невольно повторил про себя:
— Черт побери! Ну, конечно! Еще до полудня будем на пароходе! —
В половине девятого дверь комнаты отворилась. Появился полисмен и провел арестованных в соседнее помещение. Это был зал суда, наполненный многочисленной публикой, состоявшей из европейцев и местных жителей. Мистер Фогг, миссис Ауда и Паспарту сели на скамью перед возвышением, предназначенным для судьи и секретаря.
Почти тотчас же вышел в сопровождении секретаря и сам судья Обадия. Это был толстый, совершенно круглый человек. Он снял с гвоздя один из париков и ловко надел его себе на голову.
— Слушается первое дело, — объявил он.
Но вдруг он поднес руку к голове и воскликнул:
— Эге! Да ведь это не мой парик!
— Ваша правда, мистер Обадия, — это мой, — сказал секретарь.
— Дорогой мистер Ойстерпуф, неужели вы думаете, что судья может вынести правильный приговор, будучи в парике секретаря?
Произошел обмен париками. Во время этих приготовлений Паспарту весь сгорал от нетерпения — ему казалось, что стрелка громадных часов, висевших в зале суда, страшно быстро движется по циферблату.
— Слушается первое дело, — повторил судья.
— Филеас Фогг! — провозгласил секретарь Ойстерпуф.
— Я, — ответил мистер Фогг.
— Паспарту!
— Здесь! — отозвался Паспарту.
— Превосходно! — начал судья. — Вот уже два дня, как вас ищут во всех поездах, прибывающих из Бомбея.
— Но в чем нас обвиняют? — нетерпеливо перебил Паспарту.
— Вы это сейчас узнаете, — ответил судья.
— Сударь, — начал Филеас Фогг, — я британский гражданин и имею право…
— С вами непочтительно обошлись? — спросил судья.
— Отнюдь нет.
— Прекрасно! Вызовите жалобщиков.
По приказу судьи дверь распахнулась, и пристав ввел в зал трех индийских жрецов.
— Так я и думал! — прошептал Паспарту. — Это те самые мерзавцы, что хотели сжечь нашу молодую даму.
Жрецы встали перед судьей, и секретарь громким голосом прочел их жалобу на Филеаса Фогга и его слугу, обвиняемых в кощунственном осквернении браминского святилища.
— Вы слышали? — спросил судья Филеаса Фогга.
— Да, — ответил мистер Фогг, посмотрев на часы, — слышал и признаю.
— Ага! Вы признаете?…
— Да, признаю и жду, чтобы эти три жреца в свою очередь признались в том, что они были намерены делать в пагоде Пилладжи.
Жрецы переглянулись. Они, казалось, ничего не поняли из слов обвиняемого.
— Вот именно, — нетерпеливо вмешался Паспарту, — в той самой пагоде Пилладжи, перед которой они собирались сжечь свою жертву!
Снова полная растерянность жрецов и крайнее изумление судьи Обадия.
— Какую жертву? —
— Бомбея? — воскликнул Паспарту.
— Ну да. Ведь речь идет не о пагоде Пилладжи, а о пагоде Малабар-Хилл в Бомбее.
— В качестве вещественного доказательства представлены башмаки святотатца, — прибавил секретарь, ставя на стол пару обуви.
— Мои башмаки! — закричал Паспарту, который был до того удивлен, что не мог сдержать невольного восклицания.
Можно себе представить, какая путаница была в умах и господина и его слуги. Они давно забыли про случай в бомбейской пагоде, и вдруг он неожиданно привел их на скамью подсудимых здесь, в Калькутте.
Дело в том, что сыщик Фикс оценил все выгоды, какие он мог извлечь из злосчастного поступка Паспарту. Отложив на двенадцать часов свой отъезд, Фикс предложил жрецам Малабар-Хилла совет и помощь. Он пообещал им добиться крупного возмещения за нарушение святости храма, хорошо зная, что английское правительство очень сурово относится к подобным проступкам, и с ближайшим поездом отправился со жрецами следом за осквернителями. Вследствие задержки, вызванной освобождением молодой вдовы, Фикс и его индусы прибыли в Калькутту раньше Филеаса Фогга и Паспарту, которых местные власти, предупрежденные телеграммой, должны были задержать при выходе из вагона. Можно себе представить, как был раздосадован Фикс, узнав, что Филеас Фогг еще не приехал в столицу Индии. Он решил, что его вор сошел на одной из станций Индийской железной дороги и скрылся в северных провинциях. Одержимый смертельным беспокойством, сыщик целые сутки безотлучно находился на вокзале. И какова же была его радость, когда утром он увидел путешественников, выходивших из вагона; правда, с ними была какая-то молодая дама, присутствие которой казалось Фиксу необъяснимым. Он сейчас же подослал к ним полисмена, и вот каким образом мистер Фогг, Паспарту и вдова раджи Бундельханда предстали перед судьей Обадия.
Если бы Паспарту был менее занят ходом дела, он мог бы заметить в уголке зала сыщика, который следил за ходом судебного заседания с вполне понятным интересом, ибо в Калькутте, так же как в Бомбее и Суэце, ордер на арест все еще не был им получен.
Между тем судья Обадия приказал занести в протокол признание, вырвавшееся у Паспарту, который отдал бы все на свете, лишь бы взять обратно свои неосторожные слова.
— Признаете ли вы факт преступления? — спросил судья.
— Признаю, — холодно ответил мистер Фогг.
— В виду того, — продолжал судья, — что английский закон равно охраняет религиозные верования всех народов, населяющих Индию, и принимая во внимание, что проступок признан обвиняемым Паспарту, пытавшимся коснуться кощунственной стопой пола пагоды Малабар-Хилл в Бомбее двадцатого октября сего года, суд постановляет приговорить вышеупомянутого Паспарту к двум неделям тюрьмы и штрафу в триста фунтов.
— Триста фунтов? — воскликнул Паспарту, которого по-настоящему огорчил только штраф.