Вокруг света за 280$. Интернет-бестселлер теперь на книжных полках
Шрифт:
В семье Окуневых мы прожили целую неделю. И подолгу за чаем вели разговоры «за жизнь». Матушка Валентина родилась в Тульской области. Приехала в Ленинград поступать в институт, но не прошла по конкурсу. Осталась работать на стройке. Сломала ногу и попала в больницу.
– Там был очень симпатичный врач-хирург. Я сразу же влюбилась в него по уши, бросила стройку и устроилась работать санитаркой в операционной. Но хирург оказался женатым, да и за год работы в медицине я разочаровалась. Так и не стала врачом, как собиралась после школы. По молодости, как и все мои сверстники, я увлекалась религиозно-философскими вопросами, хотя и была атеисткой, – нас тогда всех так воспитывали. Однажды я читала книгу «Психология религии», в которой красочно описывались переживаемые верующими
– А с отцом Сергием как познакомились?
– Отца Сергия я впервые увидела в храме. Он мне показался очень серьезным. Я боялась к нему подойти. Он несколько раз предлагал мне остаться после службы. Но я убегала. И однажды случайно оказалось так, что мою сумку закрыли в комнате, а ключи от нее передали отцу Сергию. Мне пришлось подойти к нему и попросить открыть. Пока мы ходили за сумкой, разговорились, да так весь вечер и проговорили, буквально обо всем на свете. А через несколько дней уже поженились и вместе поехали в Москву, куда батюшку послали служить в храме Всех Святых, возле метро «Сокол». Когда началась перестройка, отец Сергий принял ее близко к сердцу и стал очень активно выступать, вскрывать недостатки – гласность ведь. Ему прозрачно намекнули, что лучше бы этого не делать. А в качестве предупреждения перевели в другой приход – в церковь возле метро «Медведково».
– А почему в Австралию уехали?
– Отец Сергий случайно познакомился с владыкой Павлом, и он пригласил его принять приход в Перте. Уезжали мы с приключениями. А перед самым отъездом из Москвы нас обворовал один из друзей. Остались вообще без копейки денег. Хорошо еще, билеты были уже куплены. Но прилетели мы в Австралию с 50 долларами в кармане. А тут другая напасть – владыка Павел заболел, и назначение в Перт откладывается. Поселили нас в Кентлине, в здании старой церкви. Зимой там было очень холодно и сыро. Нас несколько раз заливало водой. Дети постоянно болели. И так три года промучились, пока не получили от австралийского государства дом в Кемпбелтауне. Там прожили еще два года. Анечка, Маша и Артем остались в Сиднее, на троих снимают одну квартиру. Артем работает консультантом в банке, Маша учится на пианиста-исполнителя в консерватории, а Анечка игре на скрипке в Институте музыки. Я без них скучаю и звоню каждый вечер.
Пелагея Козулина
В русской церкви я познакомился с Василием Козулиным. Узнав, что я писатель, он предложил мне записать историю жизни своей матери – Пелагеи.
– У нее была очень интересная, наполненная приключениями жизнь. Она часто нам рассказывает истории о том, как они с моим отчимом-корейцем колесили по Китаю. Сам я записать ее рассказы не смогу. Вы, как профессионал, с этим могли бы справиться. А я бы вам заплатил.
Пелагея Ивановна начала свой рассказ с самого яркого в жизни всех эмигрантов события – прибытия на новую родину.
– Мы приплыли в Австралию в 11 часов 11 ноября, в День памяти, когда по всей стране устраивают Минуту молчания, вспоминая солдат, не вернувшихся с войны. Мне этот день запомнился еще и тем, что я остригла и завила свои волосы. А на пароходе с нами плыли и соседи из деревни. Увидев, что у меня с головой, они в один голос воскликнули: «Ну, ты городская п…да!» Именно так меня тогда и называли. А сейчас я – Пелагея Ивановна.
– Давайте все же начнем с начала, с того, как вы жили в Китае, – попросил я.
– Мою мать, даже не спрашивая ее согласия, выдали замуж за Александра Данилова. Он происходил из многодетной семьи, в которой было еще четыре сестры и три брата. Но мой отец был самым ленивым из них. Когда я появилась на свет, дед с материнской стороны дал моим родителям коня, корову, мелкую живность, чтобы они смогли жить отдельно. Но мой батя не смог наладить хозяйство и держал нас впроголодь. Мама вернулась к своим родителям и опять стала жить вместе со своими братьями. Но вначале один брат женился, потом второй. В доме стало много женщин, и, естественно, начались склоки и раздоры. Мне тогда было всего два годика, но я все помню. Однажды тетка готовила на кухне обед, а я сидела рядом на табуретке, облокотившись о стол. А она возьми да толкни меня. Я полетела на пол, хлестанулась и сильно зашиблась грудью. Это место у меня до сих пор побаливает.
– А где вы тогда жили?
– Мы жили в Сибири, в деревне Даниловка, возле границы с оккупированной японцами Маньчжурией. Корейцы там подняли восстание, вернее, это был неорганизованный стихийный бунт. Пошли на оккупантов с топорами, вилами, ножами. Японцы этот бунт подавили, зачинщиков расстреляли. И, чтобы обезопасить себя от будущих беспорядков, реквизировали не только оружие, но и все колющие или режущие предметы. Но разве можно в крестьянском хозяйстве обойтись без топоров и ножей? Японцы сделали так: привязали топор на цепь – один на десять семей. Все, кому нужно было поколоть дрова, должны были пользоваться им по очереди. То же самое сделали с ножами. На каждой кухне оставили по одному, также привязанному цепочкой ножу. Одновременно японцы пошли на смягчение оккупационного режима. Для корейцев на два года открыли границу с Россией, чтобы они могли ходить туда работать. Так корейцы появились и в нашей деревне. Бабушка посоветовала моей маме, которая уже несколько лет жила разведенной, выйти замуж за корейца, – она почему-то считала, что если она выйдет за русского, то отчим будет жестоко со мной обращаться.
– И ваша мать послушалась?
– Да. Вскоре у меня появился отчим – православный кореец Иван Пак, получивший русское имя при крещении. Был он чеботарь, или по-нашему – сапожник. Но он не только хорошо шил сапоги и ремонтировал подошвы, у него в руках любое дело спорилось. Как говорится, от скуки на все руки. Хозяйство у нас было маленькое – коровенка да телка, поэтому отчим в начале Великого поста отправлялся в Пестоновку на золотой прииск и там тачал рабочим сапоги, шил рукавицы, шапки, чинил изношенную одежду и обувь, а к Покрову возвращался домой. Огородом маме приходилось заниматься самой. Там она выращивала лук, огурцы, зелень. Братья помогали ей сеять пшеницу, ячмень, рожь, жать все это также нужно было вручную.
– А вам как жилось?
– В школу я ходила только одну зиму. Заболела корью. А когда выздоровела, то отец не захотел меня больше в школу отпускать. Идти было далеко. Да и не принято тогда было девочек учить: «Зачем им голову забивать? Вырастут, выйдут замуж и будут целыми днями у печи крутиться да с детьми возиться». Так и осталась я малограмотной. Хотя и научилась потом самостоятельно читать, но до сих пор понимаю только печатные буквы, а не написанные от руки.
– Как же вы попали в Китай?
– Когда мне было лет десять, мы переехали в Красную Монголию, в Кызыл. Мой отчим был кореец, но там считался «русским». Когда русских стали в колхоз сгонять, а монголов еще не трогали, он стал «монголом»: отказался от своего японского подданства и принял монгольское гражданство. А когда стали и монголов раскулачивать, он стал хлопотать о возвращении японского паспорта. Паспорт ему вернули, и поехали мы в Маньчжурию. Неделю добирались на подводах до Енисея, потом плыли по нему на пароходе. А когда пошли несудоходные места, перешли на плот. Добравшись до первой станции, сели на поезд и поехали в Красноярск. Помню Красную площадь, на которой всегда было много народа: танцевали, пели, плакали. Когда ехали на извозчике по городу, я впервые услышала колокольный звон. До этого я вообще ни одной церкви в своей жизни не видела. К нам в деревню иногда приезжал священник. Он останавливался в большом доме, куда и приходили все, кому нужно было покреститься или повенчаться. Из Красноярска на поезде мы приехали в Маньчжурию.