Волчьи пляски
Шрифт:
– Ну что ты. Мы пока добрые. Для первого раза ограничимся малым. Например, тем, что ты квартирку свою на меня перепишешь.
Вот оно что! Совсем уже тебя, Михаил Юрьевич за забулдыгу стали считать! Обида хлестнула больно, понемногу заставляя вскипать кровь.
– А жить-то мне где? – вопросил Михаил, прибавив в голос слезу.
– Ну, какой-нибудь сарай я тебе устрою. Тебе ведь все равно хоромы не нужны. Была бы водка и жратва. Зато жив останешься. – Вязель холодно блеснул взглядом за спину собеседнику, и тот почувствовал у правого бока приставленное тонкое стальное лезвие ножа, – По рукам?
– По рукам, – покорно согласился
Неуловимо для Вязеля конечность ускорила движение, и мгновение спустя от души угостила его персону «качественным» ударом в челюсть. Остекленев взглядом, урка ушел из поля зрения, распластавшись на полу. Однако Михаил о нем уже не думал. Внезапностью он выиграл несколько секунд и теперь старался опередить противника, стоящего сзади. Не успел! Бок больно резануло металлическое жало. Бывшему боксеру не хватило подвижности полностью уйти от удара, однако он все же успел сделать его скользящим. Взревев, он со звериной яростью развернулся и одним «пушечным» ударом кулака отшвырнул подонка, словно мяч, к дальней стене, у которой тот и свалился, заливая одежду и пол хлещущей из носа кровью.
– Кто следующий? – страшный рык словно подстегнул остальных, и они стаей кинулись в его сторону, на ходу вынимая припрятанные «финки» и «пики».
Произошедшее потом помнилось довольно расплывчато. Кровавая пелена застлала глаза, отчего приходилось прищуриваться, выискивая сквозь нее своих врагов. Тело и руки, введенные праведной злостью в некую, забытую за время спортивного бездействия, нирвану бесчувственного и беспощадного механизма, крушили противника методично и неумолимо. Михаил сумел выбрать момент и проскочить меж нападавшими к лестнице, однако не бросился бежать, а напротив, обратил озверевший лик к недругам и с новой силой продолжил битву, готовый скорее умереть, чем отпустить восвояси хоть одну падаль.
Никто не ушел. Последнего отморозка Багин загнал в самый угол и могучим ударом выкрошил ему челюсть. Лишь после этого позволил себе остановиться и осмотреться, одновременно прислушиваясь к установившейся тишине.
Впрочем, тишина являлась неполной, нарушаемой чьим-то болезненным скулением.
– Вязель очнулся, – страшно улыбнулся победитель и подступил к лежащему урке, осторожно перешагивая через валяющиеся тела.
Напружинившись, словно хищный зверь, Михаил присел рядом с Вязелем на корточки и повторил улыбку, вызвав у того приступ колотящей дрожи.
– Ты хотел моей крови? – ласково спросил он его, – Вот она, – проведя ладонью по боку, собрал пригоршню кровавой жижи, обильно сочащейся из множественных порезов и ран, а затем с силой растер ее по физиономии урки, – Ты хотел моей смерти? Не дождешься!
– Я… я… – Вязель что-то хотел ответить, но из сведенного судорогой горла послышалось лишь невнятное бульканье.
– Боишься? – с той же улыбкой василиска продолжил Багин, – Правильно. Бойся меня. Нет, я не сделаю с тобой того, что ты хотел сделать со мной. Но, теперь и отныне, всегда, с этого момента, как только я тебя увижу, где бы, то, ни было, буду поступать вот так, – с этими словами он молниеносно размахнулся и провел сильный удар, с хрустом раздробивший нос Вязеля.
От удара урка дернулся, а затем обмяк, разбросав в стороны руки. Словно тряпичный Петрушка.
Только после этого Михаил почувствовал, сколько сил отдал на этом побоище. Слабость и жар от полученных ран распространялись в нем с ураганной скоростью, лишая тело возможности передвигаться с прежней быстротой и координацией. Понимая, что вот-вот и сам потеряет сознание, Багин поднялся на ноги и, судорожно цепляясь за перила, стал осторожно спускаться вниз. Стараясь не упасть, таки сумел добраться до подъездной двери и, толкнув ее немеющим телом, вывалиться наружу, беспомощный и окровавленный как зарезанное порося. Пытаясь поймать угасающим взглядом, перепуганные лица бабулек, сумел напоследок прошептать, – Вызовите милицию. Меня хотели убить…
К чести пожилых матрон, никто из них не дрогнул и не сбежал домой. Следуя просьбе Багина, они добросовестно вызвали наряд милиции и даже дали исчерпывающие свидетельские показания о произошедшем, чем сразу расставили необходимые точки в разбирательстве этой кровавой истории. Во всяком случае, когда, после приведения в чувство, он, лежа на койке, тупо глазел на белые стены больничных покоев, следователь, посетивший его и допросивший по факту разборки, не задал вопросов о том, кто спровоцировал инцидент, ибо уже удовлетворился предварительным опросом на месте происшествия. Михаил же остался, благодарен ему за то, что визит получился коротким и не затянутым. Как-то пришлось по сердцу, что тот не пытался читать нравоучений и даже в чем-то оказался застенчив.
Другое впечатление произвел оперативник из районного отдела, появившийся почти сразу за следователем. Он оказался полноват и невысок ростом, чем-то, напоминая сказочного, но изрядно помятого жизнью, колобка. Сходство с этим персонажем из сказок усиливал коротенький пегий ежик, нелепо смотревшийся на крупной шарообразной голове. Особо не церемонясь, опер забросал потерпевшего кучей разнообразных вопросов о подробностях происшествия, перемежая их с пошловатыми анекдотами и прочими шуточками. Багин взял в толк, что этот неприятный человечек не прочь залезть ему в душу, а посему отвечал коротко и односложно. Впрочем, явно привыкший к подобному отношению, тот выслушал ответы еле-еле ворочающего языком Михаила без тени раздражения и даже сделал вид, что ими удовлетворен. После этого, по всей вероятности входя в положение потерпевшего, оперативник быстро «закруглился» и стал вежливо откланиваться.
– А вы счастливчик, Михаил Юрьевич, – произнес он напоследок, вдруг остановившись перед дверью, – Врачи нашли у вас около дюжины ножевых порезов средней тяжести, не считая того, что можно принять как простые царапины. Некоторые из них прошли в очень опасной близости от жизненно важных органов.
Багин, было, открыл рот, чтобы выразить этому человеку благодарность за сочувствие, однако остановился, натолкнувшись на выразительно пренебрежительный взгляд, исходивший из глаз – щелочек «колобка».
– Хотя, по мне, – продолжил он, – Жаль, что вы еще коптите небо, позоря свое былое величие. Я еще помню, кем вы были, и вижу, кем стали.
– И кем же? – хрипло осведомился Михаил.
– Грязью, – сморщился тот, – От лица бывших болельщиков я теперь могу лишь высказать свое сожаление в том, что знаменитый боксер превратился в жалкого пропойцу.
– Не рано ли списываешь, начальник? – прищурился Багин, внезапно испытав жуткое желание нахамить.
– По моему, вовремя. Прощайте, – отрубил опер и, пригладив ежик короткой стрижки, скрылся из виду.