Волчьи тропы
Шрифт:
— А Олаф? — Бьёрн посмотрел поверх очков. — Чуть не убивший Рагнара после очередной попойки? Победитель левых флангов! Конунг, — тонким голосом начал дразнить он, — я хочу драться с Рагнаром, он обозвал меня сыном Мусспеля!
Новая волна хохота, от которого задрожали перекрытия.
— Ага, огненным великаном!
— Он его сыном мупеля тогда обозвал!
На этот раз Олаф не нашелся что ответить и только улыбался, глядя в пол, что, в свою очередь, лишь раззадорило новый смех.
— А Бьёрн, — Харальд на всякий случай отодвинулся от того подальше, — который чуть
— Алкаши!
— Не было такого! Ты сам-то про себя вспомни, Харальд, славный поединщик: полез приставать к новой наложнице Рёрика, объясняясь в любви ко всему живому! — Тот покраснел, но захохотал еще сильнее.
— А ирландец, который по этому делу чуть не прибил веслом самого конунга?!
— А Олаф, когда он выпал за борт и мы только через час поняли, что у нас кого-то не хватает?!
— Уроды, я потом по берегу полдня мокрый тащился через земли охотников. А ведь на дворе ноябрь был, а не июль!
— Все бы вам накачиваться! Смотрите, неудачники, какой нож я взял трофеем в битве с Миссионерами под Кииком! — И Бьёрн продемонстрировал превосходный швейцарский кинжал.
— А вот этот шрам!…
— А вот эта цепь!…
— Да ты же тогда весь бой в отрубе провалялся, пока мы в корабле отбивались!
— Ой, как смешно, прямо животик колет… Посмотрите лучше сюда! Вот настоящий…
— Кто? Он? Да он даже глиняной миски разрубить не сможет!
Ивальд очнулся только тогда, когда в руку легла передаваемая по кругу бутыль. Причем понял вдруг: два круга он уже пропустил, пребывая в состоянии глубочайшего шока. Глотнул, захлебываясь, и даже не закусил, продолжая разглядывать северян, словно в первый раз.
За следующие десять минут из мешков появлялись все новые и новые вещи, старательно прилаживаемые, прицепляемые, подвязываемые или просто надеваемые викингами. За это короткое время они как бы преобразились, и теперь по каждому из раумов можно было читать, как по учебнику военной истории: схватки, крупные битвы, ранения и число сметенных врагов. Северяне расчесывали волосы, заплетали косы и бороды, умело вживляя в плетение крохотные обереги или цветные ленты, подтягивали доспехи, осматривали клинки и проверяли огнестрельное оружие.
Неожиданно Ивальд вновь почувствовал ледяной укол зависти и одиночества. Прижав к себе винтовку, он второй рукой поспешно нащупал на груди молот и невольно придвинулся к промолчавшему всю перепалку Орму.
Затянув последний ремень, ярл, наконец, довольно притопнул ногой и неторопливо прошелся по избе, красуясь перед ближниками, деловито заглядывая в углы и окна, за которыми вместе со снегом теперь опускались и сумерки. И остановился ровно напротив кузнеца, намеренно ли, или случайно, тот так и не понял. Оправив на шее тяжелую цепь, Атли сказал, обращаясь как бы сразу ко всем:
— Когда они придут, мы встанем в круг и будем отбиваться, а после выйдем на улицу и добьем оставшихся в живых. — Тяжелый взгляд из-под темных бровей ярла пригвоздил дверга к лавке, словно попавшегося мотыля.
Казалось, викинг смотрит прямо в душу кузнеца, сейчас такую неспокойную и мечущуюся по клетке обессилившего
— Но ведь я же не воин.
Атли сдвинул уголок рта вверх, передумал и вдруг кивнул, решительно соглашаясь с кузнецом:
— Ты скоро им станешь!
8
А потом кто-то выключил звуки и снег. В тишине опускающегося вечера осыпанная белым деревушка, казалось, погружалась в дрему, сонно моргая лишь несколькими освещенными окнами и лениво перебирая воздух лопастями вышек. Ослепительное полотно не перечеркнуто ни одной дорожкой следов, контрастные тени становятся еще резче в затухающем свете уходящего прочь дня. Белая земля в окружении черно-зеленой стены и темное небо-крыша с размазанными по нему столбиками печных дымов.
Они молча ждали, не выпуская из рук оружия и оберегов, прислушиваясь к каждому звуку, стараясь лишний раз не шевелиться. Ночь робко, а потом все смелее входила в поселок, бесшумно разгуливая по крохотным улочкам.
Северяне смотрели в стены, видя за ободранной штукатуркой и ржавеющими листами кровли бесконечные просторы бездонно-синего океана, верхушки покрытых коврами снега скал и полет стай белоснежных птиц над гладью фьорда. Это заменяло сон, это уносило от реальности, большее, на что был способен стерегущий ее «Фенрир»…
Тролли пришли, когда над Мидгардом уже больше часа царила глубокая ночь.
Орм, не меняющий позы уже, наверное, целую вечность, осторожно приподнялся на подстилке, разминая затекшую ногу. Высунулся за хилое ограждение площадки и взглядом нашел балкон, наспех сколоченный на крыше ветряной вышки, на котором сидел Торкель.
Ничего. Тишина. Но вот замерла потянувшаяся к фляге рука, а вторая привычно притянула к себе винтовку. Орм по-кошачьи скользнул к северному краю башни, всматриваясь в опушку леса, и размотал на затворе меховой чехольчик, предохраняющий оружие от холода. Протянул руку к струне веревки, убегающей вниз, в коморку, где караулил Ивальд. Несколько раз с силой дернул, прислушиваясь к глухому звону банок. Потом вытряхнул из кошеля древнюю бензиновую зажигалку, щелкнул крышкой и зажег фитиль, опуская огонек в пробитое ограждение. Торкель заметил, зашевелился на своем балконе и подал ответный сигнал, чиркнув спичкой.
По одному отделяясь от опушки, прекрасно различимые на пушистом ковре свежего снега, к деревне начали сползаться черные силуэты — невысокие и сгорбленные. Вот их двое, потом еще четверо, потом девять, и вот уже. подобно муравьям, вся пашня от поселка ветрянщиков до леса покрылась фигурами троллей. Перепахивая босыми ногами девственный покров, они неторопливо приближались, сжимая в руках дубины, топоры и копья. Вот их больше двадцати, вот еще около двух дюжин, вот уже больше пятидесяти, а тайга все не останавливается, продолжая вываливать на открытое пространство новые и новые фигуры.