Волчьи ягоды. Сборник
Шрифт:
Откровенность Натальи Филипповны толкнула Ирину тоже на воспоминания. Рассказывала о своей жизни, полной и радости и слез.
После суда над мужем, Дмитрием Балагуром, возвращалась в Орявчик с Кривенко: его вызывали как свидетеля. Сидели рядом. И молчали до самого дома.
Однажды в воскресенье Ирина наведалась в тюрьму: Дмитрия после суда вот-вот должны были отправить куда-то далеко, в исправительно-трудовую колонию, куда она уже не сможет приехать — ребенка ждет, — и они не увидят друг друга целых три года. Дмитрий чувствовал себя виноватым перед женой, при встрече говорил мало, а прощаясь, сказал: «Когда придет время ехать
В райцентре на автобусной остановке увидела Павла Кривенко. Должно быть, нарочно приехал. Расспрашивал о Дмитрии. Успокаивал: «Не тужи, Иринка. Я тебя в обиду не дам». Ирина сплела руки на груди, подошла ближе к стене, ища защиты от острого, пронзительного ветра, пробирающего до костей. Невдалеке в ожидании автобуса переговаривались женщины из Орявчика: «Муж в тюрьме, а он к ней липнет». — «Они давно любовь крутят». — «Жаль Дмитрия». — «Сам виноват». — «А Павлу радость».
В автобус Ирину пропустили первой. Салон быстро наполнился пассажирами. Но рядом с Ириной никто не садился, будто Кривенко заранее забронировал это место. Опять ехали молча, как и первый раз.
В повседневных хлопотах тянулись месяцы одинокой жизни. От Дмитрия не было ни одного письма. «Далеко он», — думала Ирина и вечерами вязала одежку будущему малышу, по нескольку раз перекладывала пеленки, одеяльце и распашонки, сшитые ею самой.
В родильный дом решила добраться без помощи Павла. «Не нужна мне ничья помощь. Обойдусь!» Но ему словно кто подсказал, пришел сам, когда уже собралась, веселый, празднично одетый, будто в загс собрался. «Вон машина. Садись, Иринка», — махнул рукой на улицу.
А после выписки в райцентре нанял такси: «Отвезешь мамашу с мальчиком в Орявчик». Сам остался в городе. Наверное, чтобы не давать повода для всяких пересудов…
Наталья Филипповна слушала Ирину, смотрела на большой портрет, что висел на стене напротив. Подумала: «Дмитрий красив, и сын в него удался».
«Вылитый Дмитрий, всплеснула руками Фитевка, у которой мы снимали комнату в Орявчике, — рассказывала Ирина. — А кое-кто из женщин приглядывался к Митеньке и думал свое. Высказывался же от меня подальше. Да все равно слухи доходили и заставляли плакать».
Как-то заглянул Кривенко. Был под хмельком. Сел возле люльки, сделанной по его просьбе сельским столяром. «Бабы мелют: на меня похож». — «Зачем пришел?» — спросила Ирина, готовая вытолкнуть Павла из комнаты. И показала бы ему на дверь, но вспомнила, что зла он ей не причинил, а добра сделал немало.
Павел будто и не слышал вопроса. Улыбнулся. Не сводил глаз с Ирины и ее сына. «Шел бы ты домой, а то и так разговоров не оберешься. До Дмитрия еще дойдет», — сказала Ирина, укачивая Митеньку. А он: «Я ничего не краду. Хочу как тебе лучше… Вот подумал: зайду, может, помощь какая нужна. Разве это плохо?» — «Нет, Павел, но лучше иди домой». Кривенко оперся руками о колени, неохотно поднялся и, покачиваясь, направился к двери: «Пусть будет по-твоему». А утром Ирина, перестилая детскую постельку, нашла в ней двадцать пять рублей. Долго рассматривала купюру, распрямляла загнутые уголки, словно хотела убедиться, что деньги не фальшивые. Потом подошла к шкафу и положила их среди аккуратно сложенного белья.
«Почему Павел тайком подсунул? Почему не положил на стол, не дал в руки?.. Побоялся, что не возьму. И не
После обеда почтальон принес Ирине долгожданное письмо. О себе Дмитрий писал скупо, больше расспрашивал о домашних делах, о ребенке, друзьях.
Письмо было длинное, но Наталья Филипповна дочитала его до конца. Дмитрий вспоминал, как познакомился с Ириной, скромную комсомольскую свадьбу в общежитии. В конце советовал в случае нужды обращаться к Павлу. «Вернусь — отдам долг. Кое-какую копейку с собой привезу. Я тут работаю…» Просил, чтобы прислала фотографию — ему снится она, его любимая жена, с сыном на руках. В этот же день, уложив Митю спать, Ирина заглянула к Фитевке: «Может, тетка Алена, пойдете в магазин, так передайте Федору Довбаку, чтобы зашел сфотографировать малыша. Хочу Дмитрию послать». — «Так я сейчас сбегаю. Только пригляди, чтобы свинка со двора на улицу не выскочила».
Федор пришел скоро. Сфотографировал Митю голеньким в кроватке, одетым на стульчике, предложил Ирине сняться с сыном на руках, пошутил: «Заплатите за одного, а будете вдвоем».
Фотографии, как и обещал, принес на следующее утро, аккуратно разменял десять рублей, оставил себе половину, поблагодарил и не забыл сказать, что через какое-то время, когда Митя научится ходить, неплохо было бы еще разок сфотографироваться «на память о первых шагах».
С тех пор прошло почти три месяца, а от Дмитрия не было никакой весточки. «Неужели письмо не дошло? Где же оно? Назад не вернулось. И почему заказным не послала?.. Вот несчастье».
Как-то вечером по дороге домой к Ирине зашел Кривенко. На его дружелюбное: «Добрый вечер» — не ответила, молча подошла и решительно запихнула ему в нагрудный карман двадцатипятирублевую бумажку.
Не спалось всю ночь. О чем бы ни думала, мысли сводились к одному: «Почему нет ответа? Может, местный почтальон потерял письмо? Может…»
На следующий день написала Дмитрию еще одно письмо. Как раз перечитывала написанное, когда в дверь постучали: «Вам письмо, тетя Ирина. — Соседская девочка протянула конверт. — Почтальон Корилич передал».
Ирина доверчиво отдала письмо Наталье Филипповне.
— Читайте, а я приготовлю кофе.
«Добрый день или вечер, мои дорогие и любимые Иринка и Митенька! Получил от вас письмо и фото. Чуть не умер от радости: сын растет! Радуюсь тому, что вы живы и здоровы. Ты хорошо сделала, Ирина, что не отдала малыша сразу в ясли. Начнет ходить — оформишь.
О себе мне писать нечего. Прошло полтора года. Считаю дни и часы. Недавно чуть приболел. Грипп. Уже все прошло. Опять работаю. Стараюсь — скорее отпустят.
Пиши, как живете, что делаете, здоровы ли? Пиши обо всем. Как там в колхозе? Что нового?
Привет тетке Алене. (Есть ли у тебя деньги, чтоб за квартиру платить?). И Павлу привет. Пиши, как живете. Ваш Дмитрий».
Ирина принесла кофе. Села на край кровати.
— Я сразу же отправила ему письмо, — сказала, укладывая конверт в шкатулку. — И опять долго не приходил ответ. Что я только не передумала. Митя уже начал ходить. Зимой были места, и его приняли в ясли. Стала искать работу. Павел услышал, зашел. Я как раз укладывала спать сына, наклонилась над кроваткой, поправила одеяло. Распрямилась — а Павел мне прямо в лицо гудит как ветер в трубе: «Зачем мучаешь себя? И меня… А деньги зря вернула. У тебя же — ни копейки. Я хотел как лучше…»