Волчица нежная моя
Шрифт:
Не нужны Лере деньги, если нет в них тихого семейного счастья. Не нужен ей муж, который бежит по жизни с вытаращенными глазами и высунутым языком. А если язык высунут не только изо рта… Устала она от этого, очень устала.
Но ведь Рома не лучше.
– А хочешь, построим деревянный терем на берегу Волги, вдали от всех! И к черту всякий бизнес!
Только Гордеев знал эту ее слабость, только он мог сделать Лере такое предложение. И он попал в самую точку. Она встрепенулась, глянула на него с затаенным восторгом, в предвосхищении счастья.
– Деревенька рядом будет,
Гордеев смело травил ей душу: а как иначе? Он же действительно готов был бросить ради Леры все. И даже на Федосова рукой, надо будет, махнет, хотя должен загнать его в угол и содрать шкуру…
– Хочу!
– Будет!
– А как же Настя?
– Я любил ее в прошлом, но не смог полюбить в настоящем.
– А как же Рома? – Она повела рукой в его сторону и резко опустила ее вниз.
Лера махнула на Раскатова рукой, и все-таки она должна была спуститься вниз и вежливо, но бесповоротно послать его домой. Она поднялась, шагнула к двери, протянула руку, как будто хотела зацепиться за Гордеева. Лера не хотела уходить от него, и он это понял – поймал ее за руку, вкрутил в свои объятия, в которых она и утонула…
Они лежали на кровати плотно в обнимку, он не срывал с нее одежды, она не теряла голову от страсти. Страстное от них не денется; сначала их души должны согреться в тишине, в той, которая следует за бурей, а не предваряет ее. Они вернулись друг к другу навсегда и больше не расстанутся ни на минуту. И если это их тихое срастание душ можно считать упущением, они обязательно его наверстают. Этой же ночью и наверстают. И растопят, выпарят в жарких своих объятиях телесные воспоминания – он о Насте, она о Роме.
Возможно, эту и прошлую ночь Лера провела в объятиях Раскатова, но Гордеев ни в чем ее не упрекнет. И даже не спросит. Если вдруг было, он сам во всем виноват…
А Раскатов пусть убирается. Он даже не станет с ним говорить. Зачем? Чтобы Лера подслушала их? Она ведь не глупая и все поймет. А картина такая – Настя главная виновница его бед, он узнал об этом, поэтому и вернулся к жене. А если бы не узнал? Так и жил бы с Настей?..
Раскатов мог сам подъехать к Лере с таким объяснением, но этого не будет. Завтра же они уедут отсюда, найдут живописное место, снимут в окрестностях дом, поставят свой – большой, красивый, сплошь из дерева, и будут жить долго и счастливо в мире и согласии. И уже все равно, кто там творил зло им на головы. Эти напасти не убили их, а сплотили, сделали сильней. И счастливее. И можно даже поблагодарить судьбу за это испытание…
Дверь вдруг распахнулась, и через порог переступил Раскатов. Он успел набраться: глаза у него пьяные, шальные, движения широкие, расхристанные.
– Ах, вот вы где, два голубка? – Он дурно засмеялся, пытаясь скрыть за кривляньями свою досаду.
Гордеев соскочил с постели, вытянулся перед ним в полный рост. С каким удовольствием он бы ударил этого фанфарона! Но нет, он поступит с ним еще жестче.
Лера схватила его за руку, пытаясь удержать. О его сломанном носе она беспокоилась не меньше, чем он. Он качнул головой, высвобождая руку – пусть не беспокоится, за него можно
– Поговорим?
– Поговорим!
– Спускайся, я сейчас…
Часть вещей оставалась в Саврасье, но зажигалки, которые Гордеев купил по случаю, должны были находиться здесь. Он спросил, и Лера тотчас их нашла, подала, вопросительно глядя на него. А зажигалки не простые – из оружейного металла, в форме револьверов, и вес у них соответствующий. И барабаны откидывались, как у настоящих «бульдогов», мало того, в них даже вставлялись пластиковые патроны. Гордеев приметил эти зажигалки давно, еще когда выбирал подарки для друзей на Двадцать третье февраля; сувениры могли закончиться, и он помнил, как спешил в магазин за ними. Вдруг их заберут в самый последний момент. А ему нужна была именно пара…
Он уже достаточно хорошо знал Раскатова и даже мог спрогнозировать его поведение. Впрочем, он мог и ошибаться, но если Рома предложит дуэль на боевых револьверах, отказа не последует. А такой поворот событий вполне возможен, поскольку Раскатов подшофе, а пьяное сознание отважнее трезвого…
Рома сидел за столом, о чем-то разговаривая с Павлом Дмитриевичем, на лице хорошая мина при плохой игре. Гордеев подошел к нему и, даже не глянув на тестя, с шумом выложил на стол обе зажигалки.
– Кажется, ты должен был позаботиться о револьверах, – с жестким упреком сказал он.
– О револьверах?
За окнами уже стемнело, на террасе горели лампы, в свете которых Раскатов стал похож на покойника – так побледнело его лицо. Ни капли живого цвета в нем, только мертвенная с синеватым оттенком белизна.
– Ты же помнишь, мы договаривались. Или забыл? – усаживаясь, спросил Гордеев.
Присутствие тестя его не смущало, пусть он видит, за кого подсватал свою дочь.
– Да нет, помню… – Раскатов завороженно смотрел на револьверы с пузатыми, тускло поблескивающими на свету боками.
– И я помню… Ты достал стволы?
– Э-э… – замялся Рома. – Это не просто…
– А кому сейчас легко?.. У меня вот проблемы, до сих пор выпутаться не могу. Настя на разрыв меня к себе тащит, ты вот к Лере полез…
– Она тащила, ты тащился, – закрепощенно усмехнулся Рома.
– Нехорошо все это. Очень нехорошо… С тебя ведь началось, ты меня под Сотникова подставил.
– Это все Федосов, – покачал головой Раскатов.
– Да, Лера тебе поверила, – язвительно усмехнулся Гордеев. – Но я тебе не Лера!.. И еще я говорил с Настей, она мне во всем призналась.
– Не знаю, в чем тебе призналась Настя, но я не при делах. И в Сотникова я не стрелял. И не заказывал его. В этом ты можешь не сомневаться.
– Я сомневаюсь в другом… – Гордеев потянулся к одному револьверу, взял его в руку, откинул барабан, высыпал в руку легкие, как пушинки, патроны, обратно вставил только один.
Раскатов мог развеять его сомнения, для этого достаточно было взять со стола второй револьвер, продемонстрировав этим свою готовность стреляться. Всего лишь взять оружие, а там и подлог вскроется. Но разве Гордеев предлагал стреляться? Он всего лишь показал, как должны выглядеть настоящие револьверы.