Волчица нежная моя
Шрифт:
– Не скажу, что я уверен, но все может быть…
– Что может быть?
– Мы его потеряли!
– Кого вы потеряли? Что случилось? Ты можешь толком сказать?
– Лопахина потеряли. Он со своим дружком куда-то поехал, мы за ними, а они куда-то пропали.
– На чем поехал?
– Ну, «Газель» у них…
– Синий фургон?
– А вы их что, видите?
– Вижу!..
– Уезжай, Миша! Ноги в руки, и бегом!..
Гордеев уже без того стронул машину с места и направил ее на «Газель». Что бы он убегал от какого-то неудачника?!
– Миша, что ты
– Бог не выдаст – свинья подавится!
Машина разгонялась по тряской дороге, «Газель» стремительно приближалась. Проселок узкий – не разъехаться, а Гордеев, казалось, шел на таран.
Все ближе «Газель», еще чуть-чуть, и случится непоправимое.
– Миша!
– Не бойся, прорвемся!
Он очень надеялся на свою машину. Внедорожник у них с Лерой хоть и паркетный, но не должен застрять на голом, в поникшей траве поле. Хотя все возможно.
«Газель» остановилась, открылись двери, из кабины с перекошенным от злобы лицом выскочил водитель в кожаной кепке и в старомодной джинсовой куртке с овчинным воротником. Прежде чем взять вправо, Гордеев успел заметить и Лопахина, который также покидал машину.
Он свернул, едва не сбив мужчину в кепке, машину затрясло по ухабам. Вязкая земля втягивала в себя колеса, но полный привод и заданная скорость держали внедорожник на ходу. Тормозить ни в коем случае нельзя, но впереди по курсу лежало замшелое бревно, и его уже не объедешь.
– Держись!
Передние колеса разом, с грохотом ударили в бревно, перескочили через него, машину сильно тряхнуло, но препятствие она взяла и поскакала дальше. Лобовое стекло не выдержало удара, лопнуло, пошло трещинами. И дырка в нем какая-то подозрительная…
– Твою мать! – заорал Гордеев.
Прежде чем очередная пуля разбила боковое зеркало, он успел заметить водителя «Газели», пистолет в его руке.
– Ложись!
Он схватил жену за шею, пригнул ее книзу и, как оказалось, сделал это вовремя, следующая пуля, пробив кузов, прошила подголовник переднего пассажирского кресла.
Водитель «Газели» продолжал стрелять, но мазал: слишком велико уже было расстояние до цели. Гордеев съехал с бездорожья на проселок, разогнал машину и помчал к мосту, возле которого находился контрольный пункт полиции. Возможно, дорожные инспектора не только палочками махать умеют, но и вооруженных преступников задерживать. А пробитый пулями кузов машины избавит Гордеева от долгих объяснений.
Нечистая совесть, как тяжесть на душе, не дает покоя и тянет залечь на дно. Лопахин так и поступил. Взял отпуск за свой счет и уехал к брату в деревню, там его Усатов и прищучил. Шел мужик по улице, никого не трогал, вдруг подъехала машина, никто и понять ничего не успел, а человек исчез. И Спелов Усатову помог, и Гордеев принял участие – уж очень хотелось поговорить ему со своим врагом, который наконец-то вышел из тени.
Не зря Гордеев понадеялся на дорожную инспекцию, полицейские сразу же взялись за дело, перекрыли дороги, задержали «Газель» вместе с водителем. Но Лопахина в машине не было, как оказалось, его
Лопахина вывезли далеко за деревню, бросили на землю за большой кучей, можно даже сказать, горой щебня, за многие годы густо поросшей травой. Со стороны дороги его не видно, в лесу быть никого не должно, а если вдруг увидят и примут меры, тем хуже для жертвы.
Вадим резко поднялся с земли; с лютой злобой глядя на Гордеева, попятился от него, споткнулся, сел на камень, выступающий из кучи щебня, в этой позе и застыл. Волосы у него густые, вьющиеся, как проволока в бутылочном «ершике», сферическую шапку на голове можно нарастить, но Лопахин предпочитал стричься коротко. Лоб широкий, черты лица мелкие, нос острый, как хвостик у прописной единицы. Глазки бегают, как белки по клетке, – так же быстро и хаотично. Изнури его колотит – ноги и руки в таком же беспорядочном движении. Страшно ему, знает он, чье мясо съел.
Спелов подошел к Лопахину, предъявил удостоверение личности.
– Я здесь как частное лицо, – признался он. – Возможно, мы не станем тебя сдавать, скажем так, в руки правосудия.
– А что такое?
– Мы следили за тобой, Лопахин, видели, как ты со своим другом Окуловым на «Газели» выехал, вот, Михаила Викторовича, предупредили, поэтому он и не дался вам в руки. А вы убивать его ехали.
– Не знаю ничего! – От нервного перенапряжения у Лопахина задергалась правая щека.
– Я тебя видел, Вадик, – с усмешкой сказал Гордеев. – Как ты из машины выпрыгивал, видел. Окулова взяли, а ты сбежал. Окулов тебя не сдает, а почему? Потому что ты сам его сдать можешь. Кто-то в Сотникова стрелял?.. То-то же!
– А кто в Сотникова стрелял?
– Тот, кого ты, Вадик, попросил, тот и стрелял.
– Я попросил?
– Ты.
– Нет!
– Да!
– Никто ничего не докажет!
– Зря ты так думаешь, – покачал головой Гордеев. – Сотников видел киллера. В лицо не разглядел, а фигуру запомнил, как он двигается, знает. Хочешь, я Сотникову позвоню? Он подъедет, посмотрит на Окулова, понаблюдает за ним со стороны. Вдруг узнает?
– Да пошел ты! – как от сильной зубной боли, скривился Лопахин.
– Понятно. В том, что ты признался, понятно, а звонить Сотникову или нет… Звонить?
– Не надо! – Лопахин опустил голову, в бессильной злобе сжимая кулаки.
– Значит, Окулов стрелял?
– Стрелял.
– Ты его попросил?
Лопахин дернулся изнутри, как будто пиропатрон в нем взорвался, вскинул голову, полоснул Гордеева лютым взглядом.
– Он сам предложил, я согласился… Дураком был, поэтому согласился!.. Надо было, чтобы он тебя, гада, застрелил!..
– Я так понял, ты все-таки его об этом попросил!