Волчица
Шрифт:
– А хлеб где брала?
– Пеку я его. Только в подпол за мукой не полезу. А в доме кончилась.
– Может, мне слазить?
– Нет уж. Сиди лучше.
– А молоко откуда?
– Раньше у меня коза была, так заболела чем-то, пришлось зарезать, пока не издохла. Овцы были. Но после того как папы не стало, продала всех. Одну, правда, оставила. Мне молока хватало. А тут на днях, волк ее утащил. Дон не уследил. Ведь он теперь от меня не отходит.
– После чего не отходит?
– После смерти отца! За меня боится. Он к нему прибежал, услышал выстрел. Веревки перегрыз и ко
– А ты точно уверена, что овцу волк утащил?
– Там следы были.
– А, может, это те же бандиты, только с собакой?
– Нет, следы волчьи были… А там… кто его знает? На траве они были, только один на песке, может, и перепутала.
– Думаешь, они где-то в тайге в избушке какой-нибудь живут?
– Может. Думаю, они ходят за продуктами, но вдруг им шашлыка захотелось? Или деньги кончились. Но собака… Ты знаешь, Митька, как-то раз, когда отец в тайге был, он же лесником служил, – пояснила девушка, – а я на рыбалке, мне показалось, что в доме кто-то был. Ну, когда я вернулась.
– И как ты догадалась?
– Да предметы как-то не так стояли. А один раз вообще вся мука из бочки высыпана была. Мы ее в подполе держим в железной бочке, чтобы мыши не жрали. Да и хранить ее лучше в холодном месте. А тут – бочка перевернута, и мука на полу. И рассыпана так чудно, будто ее специально перебирали. Вот тогда Дону досталось!
– А почему вы решили, что это он?
– А кому еще-то? Он тогда, бывало, дурака валял – то погрызет что-нибудь, то порвет… Но теперь я уверена, что это был не он.
– Вероника, а как же он пустил-то чужого? Ты об этом думала? Если не он муку испортил, значит, он допустил в дом чужака!
– А я об этом не подумала! Получается, что это был кто-то, кого он знал! И хорошо знал…
– И много таких?
– По пальцам пересчитать…
Вероника почему-то подумала о черной овчарке, любимице дяди Петра. Где она теперь, если хозяина нет? Ведь он был бобылем. Надо будет у милиционеров спросить. И если что к себе взять.
– А на кого бы ты подумала? Кто мог в дом ходить и муку рассыпать?
– Дон мог впустить в дом только двоих, нет, троих, тетку еще. Но она к нам редко наведывалась.
– А остальные двое?
– Дядя Пётр, участковый, и механик, что отцу машину все время пригонял. Семёныч. Он их даже вроде как любил. Гладить себя позволял. Больше вроде никого вспомнить не могу. Да нет больше таких людей. Если вдруг приходили какие-то охотники или начальство из лесничества, так он вел себя очень настороженно. В дом бы не пустил.
– Получается хреновая картинка! Егерей, охотников, и всякий там чужой люд он не пускал. А своих – Семёныча, бывшего участкового и тетку любил…
– Ты на что это намекаешь? – с вызовом воскликнула Вероника.
– А на то и намекаю. Значит, шарил у вас в доме кто-то из тех троих. Которых Дон хорошо знал. Вот и думай теперь – кто из них что-то у вас в доме искал. Кто, по сути, вам с отцом был врагом, а не другом!
– Ну, тетку я отметаю сразу! Она уже совсем старая и чудная. Да и любит она меня очень. Я ведь ей как дочь. У нее своих детей нет. Сестра она материна. Родня. Да и что можно тут у нас искать?
– Ага! А вдруг наследство какое оставили им с твоей мамой, а мама все себе заграбастала?
– Ой! – махнула ладошкой Вероника, – наследство! Да мама с теткой голью перекатной всегда были. Мама у меня больно красивая была! Отец, когда женился на матери, ну, так мне тетка рассказывала, да и мама иногда, очень они зажили хорошо. Батя дом рядом с теткиным поставил. Добротный, теплый. И одеваться стали хорошо, не в телогрейках, как раньше, и есть сладко стали.
– Так откуда же у отца твоего денег столько было?
– А я откуда знаю? Он же освободился тогда только это в… дай вспомню… в 65 году было. Деньги на зоне заработанные не тратил. Ну, так мне тетка говорила. Потом уже, когда он умер. Я вообще не знала, что он сидел. Освободили его досрочно, за хорошее поведение. Он ведь не убийца был, а так, за что-то там попал. Тоже, думаю, ничего хорошего, конечно. Но потом вину искупил и работал всю оставшуюся жизнь честно! Сколько он браконьеров поймал – не сосчитаешь. И ранен был два раза, и медведь его драл. Много всего было.
– Что-то ты увлеклась! Знаю я, что батя твой потом честным человеком стал. Ты думай, кто мог быть вам врагом? Механик или участковый? – Митька, даже сам испугался своих слов. Как же можно – участковый и вдруг враг… – Выходит, механик Семёныч! Больше некому.
– Ой, да Семёныч трезвый был только тогда, когда машину отцу пригонял. Пьет по-черному.
– Ну, вот и ответ! Денег на пьянку не хватало, вот он тайком и шастал к вам – поживиться чем-нибудь. А, может, просто самогон искал!
– А, может, ты и прав. Так, не со зла… Просто искал выпить. А я тут надумала себе! – и весело рассмеявшись, Вероника вышла в сени за остатками хлеба. – Сейчас чай заварю, он у меня вкусный с травками. Попьем чайку с хлебушком. А потом решим, что делать. Утром твои менты приедут, попросим, чтобы привезли поесть чего-нибудь.
– Но, но! Менты. Это что еще такое? Милиционеры! – поправил ее Митька.
– А сам ты тоже хочешь стать ментом? Ой, милиционером?
– Да. Курсант я. Из Москвы.
– Из самой Москвы? – вскрикнула девушка.
– А что тут такого? Приехал к дядьке на лето. А он мне вот такую практику устроил.
– А дядька, это Виктор?
– Угадала. Он самый.
– И что же он родителям твоим скажет, если с тобой что случится?
– А что случится-то? Посижу тут с тобой, поохраняю, и через две недели домой – тю-тю…
Вероника взглянула в щель ставни, вскрикнула и замерла с заварочным чайником в одной руке, и с баночкой для чая в другой… Митька вскочил с лавки и подбежал к ней – в туманной предрассветной дымке за небольшой поляной, возле самого края тайги стоял человек и смотрел в сторону дома. На нем была накинута плащ-палатка с капюшоном, так что разглядеть его лицо было невозможно, в руках он держал ружье…