Волчий берег
Шрифт:
– Оставь их у себя.
– Нельзя. Ты знаешь, почему. И так последние ночи как на иголках – вдруг волк вырвется и в сарай наведается? Я от людей ушёл, чтобы никого не тронуть, а ты мне девочками предлагаешь рискнуть? Нельзя им оставаться!
Всеволод вздохнул.
– Возьмёшь утром с собой и отведёшь в Осины. Путь зверя нельзя пресекать! А рысь в пути.
– Может, ты и прав. А может, случайность. Только некогда мне с ними возиться.
Дед отмахнулся.
– Они быстро ходят, ничем тебя не задержат. Надо пристроить их к делу, позаботиться.
– Опять ты за своё? Не то время сейчас, чтобы зазря тратить! И понукания свои щенкам оставь!
– Не всё приходит во вр'eмя, но всё приходит в'oвремя! – заговорил Ших.
– Дед! Прошу тебя, – Всеволод покачнулся.
– Не спорь с волей богов. Они лучше знают! – дед Ших явно рассердился, борода мелко тряслась. – Всё! Теперь иди в сарай, ложись.
– Может, тут останусь?
– Нет, – старик дёрнул головой. – Тут нельзя, сам знаешь.
– Да не боюсь я твоего волка, я как-никак альфа.
– Во сне посреди ночи за горло схватит, и не дёрнешься, будь хоть сотню раз альфа! Я знаю, что говорю. Зверь без контроля – моё проклятье! Зов Крови ещё и не то делает, а ты, хоть и альфа, иногда ведёшь себя словно щенок, раз не понимаешь!
– Может, проверим хоть разок? – недобро сверкают глаза гостя.
– Не спорь! Завел привычку – со старшим спорить!
– Как скажешь, – Всеволод, угрюмо смотря из-под насупленных бровей, встал и вышел из дома. Дед Ших накрепко запер за ним дверь, а после – ставни.
Глава 2. Где находится распутье, которого на самом деле не бывает для тех, кто идёт по своему пути
Вот и утро! Петух разбудил, бесстыжая птица, так оглушительно завопил, будто на голове сидел.
Опять зевота такая, что челюсть трещит и глаза никак открываться не хотят… Эх, люблю я поспать, как ни стыди меня, как ни укоряй. Отчим, бывало, всё утро мне над ухом кричал, какая я лентяйка, бестолочь и толку от меня нет никакого, ем больше, чем работаю. И, что если б не его безмерная доброта, я бы с голоду подохла. Что хорошие падчерицы на рассвете подпрыгивают и бросаются работать, а я целыми днями бока отлеживаю.
И действительно, хотя и привирал он шибко – вставали мы с Малинкой засветло и весь день работали, но дай мне волю… спала бы до обеда каждый день!
Толком не разлепив глаза, я принялась стягивать с себя одеяло, но тут в нос шибанул какой-то незнакомый запах, которого во владениях Шиха быть не должно. И пусть бы… мало ли запахов на белом свете, но это был запах мужчины.
Я вскочила. Малинка? Где сестра?
Что-о?!
Чужой человек разлёгся на голом полу, едва прикрытом соломой, прямо у наших лежаков. Здоровый какой! Густая щетина на подбородке, глаза красные, опухшие. Серые штаны и рубаха, ноги босые и грязные. То ещё зрелище! А самое дикое – верхом на его животе сидела Малинка, спросонья хлопая глазами. Боком сидела, словно на коне. Наверное, как обычно, с лежака сползала, но вместо соломы приземлилась на это… на этого…
Он молчит. Смотрит только неотрывно то на меня, то на сестру. Да откуда он тут взялся?!
– А ну отпусти её!
Я выпрямилась, кулаки сжались. Малинка говорила, что я, когда кричу, похожа на котёнка, который шипит. Вот не думаю, если этот тип пошевелится, я ему глаза выцарапаю. Так что смотри, незнакомец, разве похоже, что я отступлю и брошу сестру?! Разве я смешна в своей угрозе? И поверь, когда я заступаюсь за свою семью, убить могу!
– Руки от неё убери!
Малинка с недоумением смотрит вниз, как впервые видит, что он её своими лапищами размером с лопату за спину поддерживает, как будто иначе она упадёт. Вроде как одолжение великое делает. Неужели так ловко притворяется?
Незнакомец спокойно, на показ, убирает руки, кладя их себе на грудь. Фух, вроде обошлось.
– Успокойся, кошка, я её не обижу.
Густой голос такой ровный, серьёзный, так и подбивает ему довериться, но не на тех напали! Довериться пути или деду – одно, а незнакомому мужчине – совсем иное.
– Какая я тебе кошка?!
А Малинка вместо того, чтобы убираться скорей от незнакомца куда подальше, так и сидит, рассматривая его с большим интересом. И ещё смеётся.
– Слышала, Жгучка? А я говорила.
Ей, значит, весело?
– А ну встань сейчас же!
Пришлось со всей силы за руку её тащить. Малинка вскрикнула, отняв руку, и зло на меня уставилась.
– Ай! Осторожней. Оторвёшь!
– Прости, – однако я убедилась, что сестра отошла от незнакомца к выходу. Забрав вещи, с вечера сложенные под подушкой, мы вышли из сарая, а чужак остался лежать, где лежал. Только голову приподнял и смотрел на нас спокойным, медленным взглядом. Зря я, наверное, кричала. Он, вон, еле шевелится, слабый какой-то. Может и больной.
– Извини, – на прощание Малинка обернулась и улыбнулась чужаку. – Не очень приятно, когда во сне на тебя кто-то сверху валится. Хоть не ушибла?
И тут же захихикала.
Вот ещё, извиняться! Он сам тут улегся, никто не заставлял. Кстати, а чего он тут улёгся?
Дед Ших должен знать.
Я быстро оделась, прячась за дощатой дверью сарая, кое-как причесалась и вихрем влетела в дом. Дед не спал, он всегда поднимается раньше нас, вот и сейчас уже одет, умыт, борода расчёсана. Мельком смотрит и как ни в чём ни бывало говорит:
– А, вот и вы, девочки, встали. Пора, пора. Помогайте-ка накрывать на стол. Каша уже подоспела. Малинка, за водой сходи.
Сестра послушно убегает за водой.
– Кто это такой? Почему он в сарае? Вы знаете, что у вас в сарае какой-то дикарь?
Задавая вопросы, я помогала. Достала с полки, завешенной полотенцем, чистые миски. Вначале три, а потом, подумав, добавила четвёртую, ведь понятное дело, чужой не мог в сарае ночевать. Потом четыре ложки. Расставила посуду на столе.
– Хлеб порежь, – бросил мне дед, кивая, мол, теперь продолжай, я внимательно слушаю.