Волчий камень
Шрифт:
Может, и так, решил для себя Гюнтер. Но обязательно надо будет не забыть рассказать Гертруде, ей наверняка это покажется забавным.
Герберт посмотрел на ушедшего в себя друга:
— Так что делаем, Гюнтер? Дать команду на обратный курс?
— Подожди, сейчас Вилли определится. — Кюхельман стряхнул оцепенение.
На верхней палубе появился штурман Вилли Айсман. В шортах и тропической панаме, прижимая секстант к груди, лопоухий, худой и длинный, он скорее был похож на географа где-то в Африке, чем на штурмана океанской подводной лодки. Разложив свое штурманское хозяйство на палубе, он принялся ловить в секстант солнце.
— Гюнтер,
— И что ты хочешь?
— Ну, — Герберт пожал плечами — можно акулу.
— Акула, Герберт, это уже избито.
— Еще можно кита или волка. — Глаза Вагнера загорелись. — А лучше волчью голову с кораблем в пасти!
Кюхельман громко засмеялся. Удивленно переглянулись вахтенные матросы.
— Гюнтер, что я сказал смешного?
— Все хорошо, Герберт, — друг похлопал его по плечу, — волчья голова с корабликом в пасти — это симпатично. Смеюсь, потому что вспомнил: когда учился на курсах в военно-морской академии в Мюрвике, был у нас преподаватель, капитан третьего ранга Мюллер. Многих забыл, а его помню. Каждое занятие он начинал с воспоминаний о том, как воевал на подводных лодках в Первую мировую. Этими воспоминаниями Мюллер доводил себя до исступления. Лицо его наливалось кровью, слюни летели во все стороны. Рассказывал он, надо признать, интересно, но за первые столы мы старались не садиться, чтобы не быть обрызганными результатом его вдохновения. Так вот, он нам постоянно твердил: «Вы волки, безжалостные машины убийства, с сердцем из камня. Вы каменные волки». Через год после выпуска я зашел в академию. Шел по коридору и слышал, как Мюллер, уже другой группе, кричал: «Вы акулы, безжалостные машины-убийцы». Не знаю, почему он разочаровался в волках. Мне сравнение с волками больше нравится.
Вагнер засмеялся.
— Вот ты, Герберт, смеешься, а когда я служил старшим помощником на U-37, то рассказал эту историю командиру Вернеру Хартману. Вот кто был мой настоящий учитель. Я горжусь, что начинал службу под его командованием. За ним сейчас числится двадцать пять кораблей. Так вот, когда я ему рассказал про Мюллера, он даже не улыбнулся. — Гюнтер задумался, память перенесла его на борт тридцать седьмой. Пауза затянулась. — Он сказал очень интересные слова: «Забавно, немного пафосно, но запомни, Гюнтер — даже на самого матерого волка найдется свой волчий камень, об который он когда-нибудь обязательно споткнется и свернет себе шею». Герберт, если бы знать, какой он, этот наш камень, я бы на рубке нарисовал его. Да побольше, чтобы всегда помнить о нем и вовремя заметить.
2
— Корабль на горизонте!
Командир с помощником соскочили с ограждения. Подхватив висевший на шее бинокль, Кюхельман повел его в направлении вытянутой руки сигнальщика. На едва различимой границе слияния неба и моря чернела жирная точка. Корабль. Сердце подпрыгнуло в охотничьем азарте. Сигнальщик не ошибся, не принял за корабль остров или облако — четкими штрихами прорисовывались мачта и труба. Новость мгновенно облетела лодку. Осторожно поглядывая на командира, прогонит или нет, свободные от вахты матросы заполняли верхнюю палубу. Все вертели головами, пытаясь рассмотреть обнаруженный корабль.
— Дать команду на погружение? — Вернер наконец нашел в бинокль пароход.
— Нет. В перископ мы его потеряем, далеко.
Кюхельман нагнулся к открытому люку рубки и прокричал:
— Акустик! Послушай по пеленгу десять
— Герр командир, горизонт чист, — эхом прогудело из люка.
— Так и думал, дыма над трубой не вижу, двигатели на стопе. Они в дрейфе.
На мостике становилось тесно. Расталкивая вахтенных, поднялись главный механик и старший помощник. В бинокли они рассматривали будущую жертву. От главного врага подводников, скуки, не осталось и следа. На верхней палубе царило почти детское веселье. Кто-то изобразил боевой клич краснокожих. Все вообразили себя раскрашенными индейцами, атакующими врага на каноэ. Наконец-то за две недели безделья настоящая работа.
— Эрвин, — командир нашел глазами главного механика, — давай полный ход.
Эрвин Фишер кивнул и скрылся в люке.
С ходового мостика посыпались команды:
— Рулевой, десять градусов вправо! Радист, слушай на международной частоте! Торпедные аппараты один и четыре, готовность номер один! Доложить о готовности к бою по отсекам!
Корма присела в воду, забурлила пена, лодка рванулась вперед, набирая скорость. Горячий воздух двинулся навстречу, развевая отросшие шевелюры.
Пароход заметно увеличивался в размерах.
По старой привычке передавать в центральную рубку все, что можно увидеть в перископ, Кюхельман, глядя в бинокль, комментировал:
— Труба одна, две мачты, стоит к нам левым бортом. А гусь хорош, тысяч на семь потянет.
Физиономии моряков на палубе засияли от радости. Семь тысяч — это уже серьезно. Это не за парусником гоняться, на который и торпеды жалко.
— Вооружения не вижу, палуба забита ящиками. Нагрузили по самую ватерлинию.
Лодка уже не плыла, а неслась стрелой, разрезая ровную гладь воды. Грохот дизелей перекрывал команды командира. Вибрация волнами прокатывалась по палубе, передаваясь в ступни ног.
— Дальность на дальномере?
— Шесть с половиной тысяч метров, герр командир!
— Давай через каждые пятьсот метров!
— Есть, герр командир!
— На пяти тысячах пойдем под воду, а то спугнем раньше времени. Похоже, он один, это хорошо! Никак не рассмотрю флаг, только бы не нейтрал. Было бы жаль упустить такого красавца.
— Шесть тысяч метров, герр командир!
— Хорошо.
— Гюнтер, ты видишь у него белую полосу вдоль борта? Что бы это значило? — Вагнер до боли вжал бинокль в глаза.
— Не знаю. Герберт, смотри на флаг. Только бы не нейтрал. Только бы не нейтрал! — подавшись вперед всем телом, взмолился Кюхельман. — Есть! Смотри, на кормовой мачте флаг с белыми полосами. Это американец! Ну все, он наш!
На верхней палубе оставалось все меньше свободного места. Азарт охотников охватил команду. Появились уже и те, кому по графику был положен отдых. «Американец! Американца взяли!» — передавали друг другу матросы.
— Пять тысяч метров, герр командир!
— Герберт, посмотри на его нос! Мне кажется или это действительно якорная цепь? — Гюнтер сжал рукой плечо Вагнера. Он был уверен, что видит тонкую нить, соединяющую нос корабля с поверхностью воды. — Глазам не верю! Они стоят на якоре!
Это уже был верх безрассудства. Связать себя якорем, полностью лишиться маневра! «Хотя чему я удивляюсь, — подумал командир, — это же не берега Англии».
— Вилли! — Кюхельман заорал так, что старший помощник выронил бинокль. Внизу на палубе вздрогнули матросы и в недоумении задрали головы, глядя на командира. — Вилли, а как он смог стать здесь на якорь? Здесь же глубина за тысячу метров!